Зеркало Велеса
Шрифт:
– Куда прихватить, батюшка? – не понял новик.
– Как куда? В Москву, Андрюша, в Москву. Пора за выслугу свою серебро от казны получить. Ну, и тебя показать. Новик ты или нет? Со мной поедешь, сын!
Приют худородных
Выехали, разумеется, еще затемно, на десяти конях. Боярин с новиком, Вторуша, Никита и шесть вьючных лошадей. Или заводных – как посмотреть. Везли на них дорожные припасы: ячмень, вино, пироги – и кое-какое добро. Но сильно не нагружали, так что скакуны легко могли идти и на рысях.
Свои земли Василий Ярославович знал наизусть, мог ориентироваться среди лесов и ручьев в полном мраке. Да и заблудиться или
Десять дней на рысях! В конце второго дня Андрей мог спать только на животе. К концу третьего – ходил, расставив колени в разные стороны. К концу четвертого – начал потихоньку сходить с ума и думал лишь об одном: когда все это кончится?
На четвертый день селения уже перестали прятаться от дороги, выставляя свои подворья на любование проезжающим. Постоялые дворы тоже попадались уже не только возле городов, но и на перекрестках, в деревнях, а то и просто на длинном однообразном переходе. Время от времени в стороне от дорог встречались монастыри – обнесенные могучими каменными станами, с высокими башнями, смотрящими на прихожан разрезами множества бойниц, и города – с золотыми куполами храмов и широко раскинувшимися посадами. На созерцание красот у путников не оставалось ни времени, ни желания. Во всяком случае, у Зверева. Его спутники, может, все это уж наизусть помнили.
На восьмой день пути дорога расширилась метров до десяти и постоянно была запружена санями и телегами, что катились по два ряда в каждом направлении. На девятый – полос стало уже по три в обе стороны. После полудня десятого дня Вторуша вскинул руку и произнес долгожданные слова:
– Гляньте, «Иван Великий» золотом блестит. Ну, стало быть, доехали. Москва.
Андрей, ненадолго забыв о боли в спине, ногах и седалище, привстал в стременах, вглядываясь вперед. Сердце кольнуло неожиданным узнаванием. Это была она, примелькавшаяся с детства на открытках, в телепередачах и теперь пришедшая к нему через четыре долгих столетия, знаменитая колокольня в московском Кремле. «Иван Великий»[20 – Колокльня «Иван Великий» построена в 1505-1508 годах. Самое высокое здание в Москве чуть ли не до XX века].
Больше ничего знакомого не было. Столица встретила их обычной земляной стеной – пусть и более высокой, нежели в Великих Луках. Деревянные стены, деревянные башни. Вот только терем над воротами поразил забавным архитектурным решением. В него оказалась встроена церковь с небольшой колокольней и зеленым шатром-луковкой. Церковь была довольно большая: снизу помещались бок о бок четверо ворот – двое на въезд, двое на выезд, между ними шли мощные стены. Разумеется, наружную стену храма украшали многочисленные бойницы. На покровительство Бога надейся, но и сам защищаться не забывай!
Первое, что хотелось сделать в городе – это покрепче
Ни о каком снеге тут можно было не вспоминать. То, что лежало на земле, было перемолото в желтую вязкую жижу. То, что на крышах – давно почернело от сажи. Мостовая, о которой Андрей где-то что-то читал, если и имелась, то, наверное, в Кремле, либо у подворий особо ценных вельмож.
Боярин Василий Ярославович уверенно ориентировался в лабиринте темных влажных частоколов и глухих стен и вел отряд широким шагом, пока наконец не спешился на брошенные возле ворот доски. Решительно постучал. Через пару минут ворота приоткрылись, женщина в тулупе и простом платке окинула гостей взглядом, потянула створку на себя.
Боярин вошел, повернул к коновязи. Следом спешился и вошел новик, потом холопы. Гости не спеша отпустили коням подпруги, пригладили их, успокаивая и поясняя, что пришло время отдыха. Двор был не очень большой, как треть усадьбы. Но для города – очень даже неплохо. Дом же по размерам не уступал хоромам Василия Ярославовича.
Хлопнула дверь, на крыльце появился краснорожий боярин со шрамом через левую щеку, с реденькой короткой бородой, в шубе с длинными рукавами и в красной суконной ферязи. Чуть покачиваясь, он раскрыл объятия:
– Кто к нам приехал, кто этот гость дорогой? А мы уж два дни дождаться не можем! Ай, гость долгожданный!
Лисьин рассмеялся, поднялся по лестнице, обнялся с пьяненьким хозяином:
– Ну, как ты, Иван Юрьевич?
– А ныне и ничего, – мотнул головой тот. – Заходи. Ну, холопы твои все знают, разберутся.
– Погоди… – Василий Ярославович жестом подозвал к себе Зверева. – Смотри, кого я привез.
– Кого?
– Сын это мой, Андрей. Ныне уже новик, в поход со мной сходил.
– Андрюша… – Боярин сбежал по ступенькам, обнял Зверева и слюняво расцеловал: – Ты меня помнишь, дитятко? Помнишь Ваню Кошкина?
– Да ему пять лет было, Иван Юрьевич.
– Да? Не помнишь? Ну, так идем, вспоминать будем!
Вслед за взрослыми боярами Андрей поднялся на крыльцо, остановился. Вторуша и Никита расседлывали коней, относили вьюки в сарай. Это означало, что в Москве все они будут жить, скорее всего, именно здесь. Эта идея Звереву не очень понравилась – но что он мог поделать?
– Андрюша, где ты там потерялся?
Новик вздохнул, вошел в двери.
Трапезная здешняя была вдвое больше лисьинской – даже столб в центре пришлось поставить, чтобы перекрытия потолок удержали. Стены оштукатурены, расписаны цветами н неведомыми зверьми. Стол к приходу новых гостей был изрядно разорен: на скатерти стояли полупустые блюда, миски, подносы, валялись опрокинутые крынки и медные кувшины. Из лавок, стоявших вдоль столов, тоже – будто с какой-то целью – была опрокинута каждая вторая. На прочих лавках расположились два десятка гостей в атласных и ситцевых рубахах, а некоторые даже и в шелковых; сапоги играли изумрудными, багряными и сапфировыми оттенками. Что касается ферязей и кафтанов – они валялись на коврах, у стен, и лишь некоторые были сложены на скамьях под окнами.