Зеркало вод

Инна

— Разобрался с цилиндром? — Электра улыбнулась.

— В основном да, — нехотя отозвался Роберт.

— Так что же оно такое? Или секрет?

— Ерунда, не о чем говорить, — отмахнулся Роберт, пытаясь понять, вызван ли вопрос обычной вежливостью.

— К полетам вернешься — голос у Электры дрогнул.

— Не-а, с этим все.

— Брат тоже не летает больше, — тихо сказала Электра и отвернулась к окну, где бархатистой тьмой разливалась ночь.

— Мы учились в одно время, но общались немного.

— Да? — Электра оживилась и вдруг поникла.

В глазах появилась грусть и беспокойство, как будто она хотела сказать что-то еще и не решалась. — Тяжело бросать? Вы же зависимые в каком-то смысле.

— Заранее подготовился, но скучаю, да, — ответил Роберт, подумав, что разговоры о полетах и его больная тема. — Брат чем занимается?

— Всем понемножку. Дядя не хочет, чтобы он продолжал в Совете. А мне казалось, что брату как раз нравится.

— Хочешь, чтобы я с ним поговорил? — предложил Роберт.

— С дядей или с братом? — переспросила Электра.

— Могу с обоими.

— Сначала с дядей, хорошо?

Роберт улыбнулся и пообещал.

Электра вела рукой по его лицу, нежно, едва касаясь. Роберт перехватил губами ее пальцы: тонкие, длинные, изящные, поцеловал ладонь.

— У тебя глаза потемнели. Черные почти. Никак не привыкну, что цвет меняется.

— Подстраиваются под время суток, — отшутился он.

— Но реальная причина в другом?

Роберт кивнул, и Электра больше не спрашивала. Она вообще мало задавала личных вопросов и не акцентировала внимание на его проблемах, что импонировало. Не станет охать по любому поводу, давая справиться самому, но вмешается, если потребуется.

— Мы могли бы регулярно встречаться. — Электра приподнялась на локте. Выглядела она чересчур довольной, точно получила вожделенную добычу.

Роберт напрягся, выражение лица ему не понравилось.

— Не готов к долгосрочным отношениям, — нахмурился он. — Скажи, я тебя пугаю?

— С чего бы вдруг? Напротив, — удивилась она.

— Многие боятся…

— Скажешь тоже! — перебила Электра. — Понимаю, ты стесняешься… Длинные рукава даже в жару. Вот и сейчас кутаешься в простыню. Твои шрамы я как-нибудь переживу, в крайности сделаешь пластику.

— Не это имел в виду, впрочем не важно, — пробормотал Роберт и потянулся за одеждой. — Я пойду?

— Останься. — Электра улыбнулась. Ресницы дрогнули, взгляд стал нежным. — Останься, пожалуйста.

Проснулся Роберт под утро. Электра спала, разметавшись по кровати, и улыбалась во сне. Он залюбовался изгибом шеи, округлыми плечами, потянул простыню и бережно укрыл волнующую красоту. Собирался торопливо, стараясь не шуметь, поймал себя на мысли, что крадется, будто совершил нечто запретное.

Ночь шла на убыль, небо казалось густым и черным, обе луны зашли, а звезды спрятались за внезапно набежавшими тучами. Роберт шел быстрым шагом, насколько позволяла хромота, и до дворца добрался порядком уставший. Мать встретила в малой гостиной, Роберт так и не понял она уже встала или еще не ложилась. Махнул рукой, виновато улыбаясь,

и проговорил:

— Не спрашивай ни о чем.

4

Дверь возвышалась стеной: двустворчатая, массивная и старая, бордового цвета, настолько темного, что края выглядели черными, будто опаленными огнем. По периметру стелился орнамент в виде геометрических фигур, а в центре каждой створки красовалась резьба: глаз с вертикальным зрачком и улетающие от него четыре птицы. Силуэт напоминал Роберту личную печать, хотя птицы на двери выглядели водоплавающими, с длинными тонкими ногами, огромными крыльями и вытянутыми шеями.

В детстве, в дни свободные от заседаний, Роберт любил приходить в Совет с отцом и всегда останавливался у двери в главный зал, рассматривая орнамент. Ему мерещилось, что фигуры перетекают в символы, символы превращаются в буквы, и если он чуть-чуть подумает, то сможет прочитать послание. Много позже хранитель объяснил, что периметр состоит из зашифрованных слов древнего языка, но шифр утрачен и даже хранители не в состоянии прочитать надписи, а в рисунке скрыта загадка.

В зале уже собрались, но заседание еще не началось. Роберт представил, как они перешептываются, кидают украдкой взгляды на королеву и председателя, пытаясь угадать причину задержки.

Нет бы сразу распахнуть дверь, но Роберт медлил. Войти и перечеркнуть почти девять лет жизни, как будто ничего не случилось. Еще не поздно отправить мысленное сообщение матери и повернуть прочь, отсрочив решение, или вообще отказаться. Он накрыл ладонями центральный узор, остро ощутив нехватку энергии, искринок, слетающих с пальцев, силы, достаточной, чтобы двери задрожали и отворились.

— Ожидаем кого-то еще, Ваше Величество? — Роберт узнал голос Малкольма. Низкий, чуть раскатистый, глухим рокотом пролетел по залу.

«Хватит ждать. Пора», — Роберт толкнул створки, распахнул двери и вошел. Раздалось несколько удивленных вскриков, присутствующие в зале замерли.

Он шел по центральному проходу к своему обычному месту на возвышении по правую руку от королевы, стараясь двигаться со свойственной ему стремительностью, но левая нога не слушалась, и каждый шаг давался с трудом. Неожиданно все встали и склонили головы в знак особого почтения. Роберт добрался до кресла, повернулся к залу, обвел глазами стоящих перед ним людей. Вот они его сторонники и противники. В основном противники, сторонников у него было немного.

По воле обстоятельств Роберт вошел в политику в возрасте двадцати лет и Совет увидел не будущего короля, а неразумного мальчишку, которого нужно осадить и поставить на место. Роберт не умел, а скорее, не желал вникать в политические тонкости и закулисные игры, не молчал, когда ему полагалось молчать, шел напролом и совершенно не хотел ни в чем уступать. Его просьбы игнорировались, решения оспаривались, в итоге Роберт уверовал, что Совет не согласен с ним всегда, в независимости от предложения.