Зеркало времени

Пащенко Николай

Последнее правило я несколько модифицировал применительно к моей национальности, и теперь этот запретительный катехизис звучит так:

Не осуждай. Не проси.

Не угрожай. Не унывай.

Не спорь. Не обижай.

Не верь. Не обижайся.

Не бойся. Не подставляйся.

Запреты легко прокручивались в моём уме под нехитрую мелодийку старого шлягера Майкла Джексона. Акико поправила: не Джексона, а Стиви Вондера, «I just…». Помню, меня несколько удивил первый запрет: «Не осуждай». Саи-туу улыбнулся одними своими хитрыми глазками и кое-как выговорил со своим невообразимым центрально-азиатским акцентом на неважнецком русском языке:

— Разве не сказано в Евангелии: «Не судите, и не будете судимы;

не осуждайте, и не будете осуждены…»? Наверное, господин Борис, людям разрешено и можно сравнивать, чтобы сопоставить одно с другим. Наверное, можно оценивать — теплее, холоднее, мягче, тверже… Но не надо говорить: лучше — хуже, не надо забывать, что лучшее для одного человека может быть худшим для другого, следовательно, и то и другое суть субъективные оценки. Для Бога нет ничего плохого, всё, что он создал, совершенно. Но как же тогда человек берёт и определяет, что в мире правильно, а что неправильно? Только тогда, когда он взял и навесил на наготу своего естества, чтобы прикрыть его скудость, какой-то признаваемый другими «халат» — судьи, счетовода, начальника, националиста, веронетерпимца… Такой человек определяет не от себя, не из души, а с точки зрения халата. Потому что в этот момент забыл, что без халата он только голый, да? Что без своего халата он — просто человек. А перед Богом он предстанет в халате или без халата? Бог будет смотреть на его халат, или на него? И судить станет его халат, а не его? Можно быть просто честным человеком без халата? Важнее человек или халат? Или человек и его «халат» важны одинаково?

Внимая несмолкающим, когда он разговаривал со мной, журчаниям речей старого монаха, я обратил внимание, что черты лица Саи-туу имели ту особенность, что издали казалось, что они выражают хитроватую улыбку. Но только при взгляде в упор можно было заметить, что узкие глаза его всегда и всегда таят истинную печаль, как глаза евреев, даже еврейских детей. Только спустя время ко мне стало приходить понимание некоторых причин его печали. Та доля его печали, которая возникла из общения со мной, была порождена тем, что мои учителя стремились дать мне культурные знания, в значительной мере формализованные, сформированные не ими самими (их формирование вряд ли стало бы им по силам), и в достаточной мере самими моими учителями не осознанные.

По сути, в сферах религии, культуры и философии они давали мне знания на уровне азбуки, которую никто не научил их истолковывать, и заблуждаться в азах они могли теперь со всем достижимым рвением и от всей души. Азбука, разумеется, необходима, но сама по себе она в названных сферах далеко ещё не «высший пилотаж». Я же вынес из анализа ситуации, в которую старательно ввергнулся вместе с учителями, тривиальное убеждение: не верь никому, кто попытается только словами уверить тебя, что хоть что-нибудь понимает в вопросах культуры, религии или искусства. Но во что я тогда должен был верить, если не в то, что преподавали мне мои учителя? Ведь не я их учил, а они меня.

Ошё Саи-туу пока мирился с этими ворохами заблуждений и меня, и моих учителей, и больше молчал, ожидая наступления своего часа.

— А почему нельзя обижать и обижаться? — спросил я у Саи-туу, раздумчиво продвигаясь вдоль по своду запретов, на первый взгляд, довольно легкомысленных, но написанных тоже кровью, как всякий людской кодекс. Даже любовные записки, оказывается, пишутся у людей со сгоранием крови!

— Малейшая обида в душе способна нанести тяжкий ущерб здоровью и судьбе того, на кого обижаются, — был его ответ. — Обижающий рискует получить ответный удар обиженного и агрессией отягощает свою карму. Обидевшийся тоже отягощает свою карму за нанесение удара обидчику. Об этом говорят многие религии. Своё и за своё получают оба. Однако господин должен знать, — продолжал Саи-туу, — что все религии помогают человеку только в его земных трудностях. Ни одна религия не учит правилам поведения на Том свете — только здесь. В этом все они равноценны, в этом ни одна не лучше и не хуже других. Знать это о них важно. Но важно учиться и тому, как вести себя здесь, чтобы легче и вернее было после смерти «Там». Потому что здесь не реальность, а только школа.

Я не собирался становиться философом, пускай философия важна, бунтуя, но оставаясь внешне спокойным, доказывал я Акико и Такэда, однако ограниченна и абстрактна, как любая другая наука, ведь науки абстрагируют предмет исследования, отрывают его от мира, в котором он пребывает, и представляют его для рассмотрения и исследования в виде некоторого идеала. Потом очень часто исследователь увлекается идеализированной моделью настолько, что забывает об изначальном существе предмета и его естественном окружении. Я же никуда не собирался залезать слишком глубоко. Глубокий, но узкий эксперт в идеале бесконечно много узнаёт о предмете, микроскопически измельчающемся, стремящемся к нулю. И в идеале же оказывается с

нулевыми познаниями об окружающей его бесконечности. И в том и в другом случае произведение нуля на бесконечность дает нуль, а не бесконечность. Тьфу, пустяк, ничто. А я только отчаянно захотел знать, в каком мире я живу, что об этом мире думали или думают другие, поскольку собственных мыслей на этот счет у меня ещё не было. Поскольку собственная моя школа мышления оказалась разрушена и пока самостоятельно не действовала. Поскольку протез сознания — компьютер — сам за моё сознание не работал. И только помогал мне находить знания.

Никто не в силах уверить меня, что любая из философских систем лучше или хуже любой из остальных, всё дело в том, что никакую из них полностью и последовательно в жизнь никто и никогда не воплотил. И слава Богу, что и в этом вопросе мы так непоследовательны! Потому что полное воплощение любой идеи означало бы катастрофу.

Саи-туу разъяснил, что во время развала жизни, например, в России, руководством огромной страны были нарушены универсальные законы Космоса: пятый — «Сохраняя, развивай» и шестой — «Объединяя, совершенствуй». Поэтому там разделили и развалили всё, до чего только дотягивались. Злое начало заложено не в физической материи человека, а в материи мыслей и материи чувств. И такое их невидимое заложение гораздо опаснее. Дурные мысли приводят к болезням не только человека, но и целые народы. Только через нравственное самоочищение мыслящая цивилизация может сознательно подняться на новый уровень в саморазвитии. Иначе её ожидает деградация, хочется того цивилизации или нет. Неминуемо. Но кто из самозваных алчущих реформаторов следовал законам Космоса, о них не зная?

Саи-туу по памяти цитировал многое из тибетской «Книги мёртвых», но я и не пытался хоть что-нибудь из неё запомнить, поскольку тогда ещё не видел, как я могу в дальнейшем применить эти знания. О Тибете распространяется уйма мифов, легенд, правды и полуправды как, впрочем, и обо всём остальном. Я мог бы оказаться на Тибете чисто случайно, если бы меня сбили занявшие его китайцы или ещё чьи-нибудь заинтересованные вооружённые силы, когда пролетал над этой высокогорной страной к театру военных действий. Но пока-то здесь, на Хоккайдо, я умирать не собирался, а хотел жить и развиваться. Исходил из этого элементарно эгоистичного желания и продолжал впитывать знания, как губка влагу. Развивался, рос в образовательном смысле не по дням, а по часам. Много читал, но ещё больше разнообразнейшей информации «загружалось» мне прямо в ментальное тело аппаратурой господина Ицуо Такэда, когда я спал один. У нас с Акико спальни были разные. Разными были и распорядки дня, хотя мы постоянно были рядом. Рядом, а иногда и вместе.

Требуемое для развития души и создания школы мысли я старался прочитывать сам. Легче в меня ложилось то, заметила госпожа Одо, что, вероятно, уже когда-то было в моей памяти. Я и сам отмечал про себя — вроде, было. Вроде, знал. И начинали прорисовываться очертания былой личности. Туманные, ненадёжные. Как будто вспоминал о себе очень маленьком, каким не стать больше, как бы этого ни хотелось некоторым из нас.

Из христианства и ислама я вынес идею единобожия, и посчитал, что мне лично нет необходимости изучить ещё и иудаизм — третью, или, точнее, хронологически первую из трёх монотеистических мировых религий, чтобы усилить в себе принцип единобожия. Наверное, и изучил бы подробнее, чем получилось, если бы мне попался английский или русский перевод Торы, да толковый наставник. Но на нет, как говорится, и суда нет. Кроме того, Ветхий завет во многом заимствован из Моисеева Пятикнижия. Из Вавилона, от халдеев… От забытых ещё более древних религий. Точно так же не получилось у меня глубоко ознакомиться с Конфуцием. Совсем не получилось как следует выучить японский язык. Всего несколько слов, несколько фраз. Какая ирония судьбы — не взять то, что было рядом и буквально вокруг меня! Не успел.

Завершала мое ознакомление с основами некоторых из мировых религий сама госпожа Одо. С её помощью я стал погружаться в ведическую культуру, на которую в мире периодически возникает мода, как, впрочем, и на еврейскую премудрость — Каббалу.

Сложное впечатление осталось лично у меня от знакомства с Ведами.

Во-первых, выяснилось, что известное нам Откровение — только примерно четвёртая часть первоначальных текстов Вед, то есть священных гимнов, записанных на санскрите, и, как считают, принесённых в Индию кочевыми индоевропейскими племенами ариев, иногда называемых арийцами, что неверно, ещё за несколько сотен лет до нашей эры. Остальную, большую часть Вед, закрыли от много согрешивших людей, то есть представителей предшествовавших нашей Коренных рас, боги в конце «золотого века». Не надо только забывать, что души многих из нас, души «в возрасте», наиболее «старые» по возрасту, воплощавшиеся и во времена легендарные, до начала истории нашей цивилизации, были в телах тех наших предшественников.