Зерно А

Павлик Анастасия

– Валяй. Хуже все равно не станет - некуда.

– Оптимистично. Ладно, ты когда-нибудь слышала о зернах?
– спросил Константин, скорее, шутливо, чем серьезно.
– Прости за дурацкий вопрос. Так вот, одно из них пошло тебе, - он стрельнул в меня ярким взглядом, - на пользу.

Паззл щелкнул и сложился в картинку. Меня как ледяной водой окатило, холодный пот выступил на лбу и на спине.

– Я что, умерла?
– Вопрос застал меня врасплох своей прямолинейностью. Скорее, я спрашивала у себя, нежели у зверолюда: 'Я что, умерла? Умерла, да?'

Миновав два 'лежачих полицейских', Константин въехал на стоянку круглосуточного супермаркета, и заглушил двигатель. Поправил на мне куртку - трогательный, заботливый жест.

– Что ж, можно и так сказать.

– То был не осколок.

– Нет, не осколок. Бык выстрелил тебе в голову.

Я сидела и смотрела через лобовое стекло на сияющий огнями супермаркет. Там, внутри, наверняка тепло и пахнет выпечкой и бактерицидным моющим средством. Несмотря на позднее время, двери то и дело услужливо разъезжались, чтобы впустить или выпустить покупателей под искрящийся зеленый снег - зеленый из-за огромной изумрудного цвета вывески. Люди обожают делать покупки в Кварталах, особенно в ночное время суток. Таким образом, из рутинной угнетающей процедуры покупка продуктов превращается в увлекательное путешествие в место, владельцем которого является немного мертвый парень. Коматозники не приветствуют в Кварталах живых бизнесменов, зато приветствуют живых покупателей, всегда готовые отрезать у тех часть кошелька. Иными словами, в Кварталах концепция меняется: здесь мертвые делают деньги на живых.

Коматозники.

И теперь я одна из них.

– Я дал тебе зерно. Можешь не волноваться, оно было абсолютно легальным.

Волноваться - значит, проглотить, переварить и аккумулировать в себе новую информацию и двигаться дальше. Я не волновалась.

– Легальные зерна можно достать только в Церкви механизированных, - лишенным интонации голосом проговорила я.

– И у Агнии. Ну, пока она не сыграла в ящик.

Стоп, хватит. Мне было достаточно того, что Бык выстрелил мне в голову, я умерла, но, благодаря зерну Константина, стала коматозником. Я не могла сказать, в чем разница между 'умерла' и 'стала коматозником' - я всегда была уверена, что это одно и то же. Ты коматозник, а, значит, ты, дружище, мертв, мертвее некуда. Но, щурясь от яркого света супермаркета, чувствуя холод и запах крови, я больше не была в этом уверена.

Коматозность. Это многое усложняло. Особенно отношения с Владиславом. А родители? Что скажут папа и мама, когда узнают? О том, чтобы поведать им правдивую версию случившегося, и речи быть не может. Ни им, ни Владу. Никому. Что будет с моим бизнесом, с 'Темной стороной'?

– О Боже.
– 'Скажи это, скажи'.
– Я коматозник.

– В самом деле, все не так плохо.

– Нет, именно так плохо! Именно так, мать твою, плохо!

– Так, приплыли, - Константин ударил по рулю. Я даже не шелохнулась, продолжая таращиться в одну точку.
– Хочешь сказать, что мне надо было позволить тебе истечь кровью и умереть?
– рычал он.
– Ну извини, что поступил с тобой как распоследний ублюдок!

Мой поступок, разумеется, не идет ни в какое сравнение с поступком Быка!

А, к черту.

Потеряв ко всему интерес, я залезла на сиденье с ногами, свернулась в клубок под тяжелой кожанкой и закрыла глаза. А, когда в следующее, как мне показалось, мгновение открыла их, Константин садился в авто, а вместе с ним в салон рвались снежные хлопья. Я не чувствовала не холода, ни тепла, только ноги скотски затекли. В руках Константин держал коричневый бумажный пакет с логотипом супермаркета.

– Я кое-что принес.

Я смотрела на то, как он извлекает из пакета упаковку влажных салфеток, достает одну салфетку и поворачивается ко мне. Запах свежести, чистоты. Жасмина. Он скрупулезно вытирал мое лицо, лоб, щеки, губы, шею, вытягивая из упаковки все новые, и новые, и новые салфетки, а грязные бросая на приборную доску. Все салфетки на приборной доске были испачканы чем-то бурым.

– Ты мог забрать зерно, оставить меня где-то на обочине и просто уехать, - сказала я.

Константин как раз наклонился к моему лицу и тер мою скулу. Его рассеянный взгляд обрел осмысленность.

– Да, мог. Я так уже делал.

Я отвела взгляд в сторону:

– Так почему не поступил так снова?

Он перестал вытирать мою скулу, из его рта вырвался полувздох, полустон, он откинулся на сиденье. Я провела рукой по лицу, облизала губы. На губах остался солоноватый привкус мыла.

– Не знаю, - ответил он, наконец.
– Я не мог позволить тебе умереть. Это все, что я знаю.

В отсветах вывески супермаркета его лицо казалось эфемерным, словно бы сотканным из зеленого дыма.

– Бык все еще в багажнике?
– спросила я.

– Конечно.

– Почему он стрелял в меня?

– Думаю, он стрелял в нас обоих, тебе просто... не повезло.

Восхитительная формулировка. Если бы не Константин, я бы, дура, продолжала думать, что невезение - это когда ты торчишь в заторе два часа.

– Понятно, - я отвернулась.
– Зато повезло тебе. Зерно ведь твоим было. Что, теперь будешь шантажировать, тянуть из меня деньги?
– Я сухо рассмеялась.
– Любой другой на твоем месте поступил бы именно так.

– Я не любой другой, - улыбнулся Константин. Нет, зло оскалился.
– И вот что, Палисси: зерно не мое.

– Класс. Теперь чувствую себя виноватой за то, что осталась жива. Вернее, стала коматозником.

Константин какое-то время всматривался в мое лицо. Его глаза были взбешенными, но лицо оставалось равнодушным.

– А ты, я посмотрю, зараза еще та, - сказал он. От вида его звериных зубов у меня по спине побежали мурашки.
– Я не держу тебя, Рита, - он потянулся к дверце с моей стороны.
– Ты свободна. У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на тебя.

Я сжала зубы.

– А сколько у тебя есть?

Он был так близко, мог повернуть голову и коснуться губами моего лба. Было видно, что мой вопрос огорошил его.

– До утра, - ответил он внезапно осипшим голосом.