Жакерия
Шрифт:
Сивард и Пьер становятся в позицию. Входят Оборотень с палицей в руке и брат Жан.
Брат Жан. Мечи в ножны, дети мои! Перед часовней...
Оборотень. Клянусь бычьим чревом, два предводителя Лиги обнажают мечи друг против друга!
Пьер (Сиварду). Хотя бы все твои грабители были с тобой, ты умрешь!
Все. Разнимите их! Мечи в ножны!
Оборотень. Остановитесь! Я убью первого, кто поднимет меч.
Сивард.
Оборотень (Поражая Пьера). На, получай старый должок!
Пьер. Ах! (Падает.)
Сивард (Оборотню). Черт бы тебя побрал! Зачем ты суешься, куда не следует?
Оборотень (поднимая свою палицу). Ого! Уж не хочешь ли и ты отведать этого?
Броун (удерживая его руку). Успокойся, приятель, довольно и того, что сделано.
Брат Жан. Перестаньте, дети мои! Что за споры между братьями? Опусти палицу, Франк. А вы, Сивард, вложите меч в ножны.
Сивард. Виданное ли дело — вмешиваться в поединок, когда уже закричали: «Честный бой»?
Брат Жан. Прекратите спор. Тем более что зачинщик ссоры, как я вижу, поплатился. Мир его душе!
Де Лансиньяк (глядя на труп Пьера). Клянусь бородой Магомета, он вбил ему мозг в самую глотку.
Оборотень. Я кончаю с одного маха.
Д'Акунья (повертев палицей Оборотня). Клянусь телом Христовым, славная это у вас штука!
Сивард. Досточтимый отец! Там, в часовне, больная дама нуждается в вашей помощи.
Брат Жан. Изабелла д'Апремон!
Сивард. Она самая! Теперь она Изабелла Сивард!
Брат Жан. О господи! (Входит в часовню.)
КАРТИНА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Стан мятежников у замка Апремон. Слышны звуки труб, видны повозки, нагруженные кладью, заметны и другие приготовления к походу.
Оборотень, Броун.
Броун. Наконец-то я слышу давно желанный сигнал к походу! А я уж думал, что мы останемся тут до страшного суда.
Оборотень. Да, я слышу и трубы вашего отряда и рог моего помощника, но один черт знает, заставит ли это сдвинуться с места крестьян.
Броун. По приказанию черной сутаны развернуто большое знамя. Мы идем на Мо [76] .
Оборотень. Давно бы нам следовало там быть, но эти пентюхи-крестьяне не хотят уходить из своего края. Моран, Симон, Рено только о том и толкуют, как бы возвратиться к плугу.
Броун. Жалкие людишки! Все стремления крестьянина сводятся к тому, чтобы иметь
76
Мо — старинный французский город, недалеко от Парижа. В 1358 году присоединился к восстанию против феодалов, требуя расширения прав третьего сословия; был сожжен и разграблен королевскими войсками, а городская община Мо лишена была прежних привилегий по самоуправлению.
Оборотень. А я скоро позабыл и соху, и горн, и все остальное, как только отведал походной жизни.
Броун. Ты говоришь, Рено тоже потянуло к навозной куче?
Оборотень. Он сам мне говорил. Сначала я считал его молодцом за дело с сенешалем, но храбрость появляется у него, как у других лихорадка, — приступами.
Броун. Вот он идет сюда с Бартельми.
Оборотень. Надо выпить с ними, чтобы поднять их дух. Эй, Рено!
Входят Рено и Бартельми.
Броун (показывая бутылку). Идите сюда, оба, выпьем стаканчик перед походом.
Рено. Охотно, начальник. Итак, досточтимый отец Жан хочет идти на Мо, чтобы выгнать дворян, которые там укрылись?
Бартельми. За ваше здоровье, товарищи!.. Не знаю, довольно ли у нас людей, чтоб идти туда?
Броун. Как?
Бартельми. Моран и половина апремонцев хотят остаться дома.
Броун. Трусы!
Оборотень. Мы не позволим, чтобы эти негодяи бросили войско.
Рено. Послушай, Франк. Эти люди дрались так же храбро, как и ты, пока перед ними был враг. Теперь же, когда никакая опасность нам не грозит, они хотят повидаться с семьями, и притом надо же окончить жатву.
Оборотень. Сто дюжин чертей! Пусть они бросят свою жатву! У них будет достаточно обильная жатва во дворцах Парижа и Мо.
Рено. Да ведь кому-нибудь надо же обрабатывать землю?
Броун. Согласен! Предоставим это сволочи.
Бартельми. Кого это вы называете сволочью?
Рено. Да как обойтись без землепашцев? Вы без них не проживете, сир стрелок.
Броун. У кого в груди храброе сердце, а в руках лук, тот не должен сеять ни хлеба, ни овса: он может брать хлеб для себя и овес для лошади в закромах своих врагов.
Рено. Вы, кажется, враг всех мирных людей.
Оборотень. Рено! Не груби моему другу англичанину, слышишь? Надо заставить работать дворян. Пусть они таскают навоз, а жены их пусть жнут хлеб и таскают корзины. Мы лопнем со смеху, глядя, как они станут ходить, согнувшись в три погибели и натирая серпом волдыри на своих белых ручках.