Жалобная книга

Фрай Макс

– Яволль, – кривляюсь. – Айн момент, майн фюрер!

– Господи, ну и произношение у тебя, – вздыхает. – Хуже почерка, ей-богу.

В комнату возвращаемся втроем: Варя, я и джезва. Вообще, нам обоим больше нравятся посиделки на кухне, но сейчас вдруг стало очевидно: подписывать мирный договор следует в том же помещении, где развязалась война. Поэтому мы идем в комнату. Это почему-то важно.

Коричневая тетрадка нас не страшит: мы опять друзья. И есть надежда, что расследование не слишком испортит нам настроение. Впрочем, Варя, пожалуй, с радостью отложила бы разговор о тетрадке на неопределенное

будущее, но я-то погибаю от любопытства. Да и будущее для меня слишком уж туманная абстракция. Я могу прожить почти вечность, и не одну, но так и не причалить в гавань всеобщего завтрашнего утра – теоретически говоря.

– Значит так, – говорю, наделяя ее полной чашей. – Давай, рассказывай по порядку. Утром ты спала, я написал тебе записку и умотал, как последний дурак. Что потом? Откуда взялась тетрадка?.. Нет-нет-нет, лоб хмурить не нужно. Все хорошо. Все у нас очень, очень хорошо. Просто нужно разобраться. Нельзя оставлять занозу в пальце, правда?

– Особенно в двадцать первом, – бурчит.

Детский сад просто.

Я улыбаюсь, Варя хмурится. Понятно ведь, что все равно выйдет по-моему. И ей это понятно.

– Сначала все было отлично, – вздыхает она. – Я проснулась, увидела твою записку, немножко огорчилась, что ты ушел, но потом даже обрадовалась, что можно чуть-чуть побыть одной. Искупалась, пожевала, включила компьютер, вспомнила, что работа уже сделана, в “Сапера” поиграла, но мне быстро надоело… Ох, лучше бы я до сих пор играла!

Поднимаю брови. Дескать, что стряслось-то?

Варя хмурится. Вздыхает тяжко, почти стонет.

Понимаю. Ей не хочется приступать к основной части повествования. А мне не терпится ее выслушать. Но не под пыткой же вымогать информацию. Срочно требуется компромисс.

Компромисс, по счастию, вполне возможен. Компромисс называется “Бейлиз” и хранится у меня в кухонном шкафу. Как я успел уяснить, Варя всякую сладость невыносимую любит до горлового спазма. Деточка. Маленькая. Вечно конфетку хочет. Хоть среди ночи ее разбуди, непременно ведь выяснится, что конфетка сейчас не помешает…

После рюмки ликера она снова вздыхает, но куда менее тяжко, чем прежде. Встает, пересекает комнату, усаживается на подоконник. Глядит исподлобья.

– Ну да, – говорит, – главная гадина у нас получаюсь я, в любом случае. Тебя не было, ты мне ничего не запрещал, ну и… Ты сам виноват. Ты ничего о себе толком не рассказывал. А мне интересно. Не то чтобы это действительно важно. Не важно совсем. Но любопытно. Очень. Очень-очень…

– Опять я тебя не понимаю. Ты прежде, чем каяться, объясни: что натворила? Может, выяснится, что и каяться не нужно.

– Что-что… – бурчит. – Обыск я у тебя устроила, неужели не ясно?

– А, – смеюсь, – обыск это не страшно. Обыск – дело житейское. Я бы и сам на твоем месте… Ну да, интересно же!

Она совсем ошалела. Глядит на меня, как деревенская дурочка на Матерь Божью. Неужели думала, я ругаться стану? О, господи…

– Варенька, – говорю умоляюще, – ну поверь мне на слово: ничего плохого ты не сделала. Обыск – абсолютно нормальное поведение в доме таинственного незнакомца. Расскажи лучше, где тетрадку нашла? Думай, что хочешь, но я ее впервые вижу.

– Ну, где… В ящике.

Она

снова хмурится, но лишь потому, что искренне старается вспомнить. Соскользнув с подоконника, пересекает комнату, оглядывает ужасающий хозяйский платяной шкаф, пожимает плечами.

– В самом верхнем ящике, по-моему. Это важно?

– Понятия не имею. Но лучше знать все подробности. Зачем-нибудь.

– Ага. Чтобы в следующий раз лучше прятать.

Варя смеется, но в глазах тревога. Очередной приступ недоверия. Это ничего, это пройдет. А потом снова вернется. Ей теперь будет со мной нелегко – какое-то время. Ничего не попишешь.

– Почитать-то можно? – спрашиваю. – Ну, или хоть перескажи, что там написано. Отчего ты так взбеленилась?

– Ну, я тебе вряд ли могу запретить, да? Но мне будет очень неприятно, если ты станешь читать эту гадость. Пересказывать тем более неприятно. Там всякая дрянь написана, в основном про меня. Как я мечтаю, чтобы ты меня трахнул. Все довольно правдоподобно, хотя я не думала, что все настолько запущено.

– Ой, – говорю. Потом молчу. Наконец спрашиваю – лишь бы не затягивать паузу: – Неужели ты решила, что я веду дневник? И пишу туда заметки о девушках, которые в меня влюблены?.. Просто фантастика! Хорошо же ты себе представляешь мой досуг…

– А что я должна была подумать, когда нашла у тебя дома тетрадку, где описаны некоторые события, действительно имевшие место? С датами, между прочим. И, в общем, все правда, только тон гнусный такой… И выводы – хоть вешайся! Вполне достаточно чтобы мое личное небо рухнуло на мою личную землю, и осколки… Ох, нет. Обойдемся без лирики. Просто все рухнуло. Этого достаточно.

– Ясно, – вздыхаю. – Ладно, если тебе неприятно, не буду читать. Невелико удовольствие, судя по всему.

– Если ты это не писал, то и не читай, – просит. – Пожалуйста, не надо. Если прочитаешь, я уж не знаю, как в глаза тебе смотреть потом. Ты понимаешь?

Понимаю. Еще бы я не понимал.

Все это однако не дает ни малейшего намека на ответ: откуда взялась тетрадка? Прежде таких наваждений в моем доме не водилось. Да и с какой бы стати?

– Прежде таких наваждений в моем доме не водилось, – говорю вслух. – Ничего не понимаю, хоть убей.

– Да какое же, на фиг, наваждение? – звереет Варенька. Хватает тетрадь, стучит ею по полу. Резюмирует: – Настоящая!

Пожимаю плечами. Тоже мне доказательство.

– Обойдемся без теоретических споров. Все равно я буду считать этот предмет наваждением – по крайней мере, до тех пор, пока не родится мало-мальски внятная версия его земного происхождения. Значит, говоришь, всякая дрянь про нас с тобой там написана? С датами? Ну-ну…

И умолкаю. Надолго. Я, как Мартышка из всенародно любимого мультфильма, два раза про одно и то же думать не умею. Поэтому придется думать до победного конца. В следующий раз, пожалуй, не соберусь.

Варя, тем временем, подливает себе “Бейлиз”. Вот и умница. Так и надо. Хоть какая-то польза от этой липкой ерунды: глядишь, хороший человек расслабится.

– Знаешь что? – говорю, наконец. – Ты только не пугайся и не обижайся, ладно? Имей в виду: у нас с тобой магическая проблема, а не бытовая. Поэтому выполни, пожалуйста, одну мою просьбу.