Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников
Шрифт:
– А какое твое дело, в порядке или не в порядке? – послышалось в ответ, при этом Пико-Буфиго не переставал щелкать секатором.
Лу-Папе ничуть не растерялся.
– Марий, почему ты так отвечаешь? Я тебя чем-то обидел?
– Не обидел, но ты мне не друг, – ответил браконьер, – плевал я на тебя, вот и все. Да и я тебе тоже до одного места.
– Может быть, тебе и плевать на меня, а мне на тебя нет, раз я к тебе пришел.
– Если ты пришел сюда, значит хочешь меня кое о чем попросить.
– Верно, попросить кое о чем, но и дать тебе кое-что!
– Мне НИЧЕГО не нужно, – отвечал
Уголен, забеспокоившись, стоял, ни слова не говоря, только нервно мигал. Лу-Папе, отойдя на шаг, чтобы лучше видеть лицо дикаря, который тем временем взобрался на ветку повыше, преспокойно проговорил деловым тоном:
– Слушай, Марий, я тебе все объясню в двух словах. Если ты продашь мне твой участок, не дом, а только поле и склон напротив, я тебе заплачу столько, сколько пожелаешь. Взгляни-ка сюда!
Вынув из кармана пять купюр по тысяче франков, он развернул их веером и помахал ими.
– Это тысячные купюры! – крикнул Лу-Папе, думая, что тот никогда таких не видел.
Пико-Буфиго помедлил с ответом, стало слышно, как он завозился на дереве; его лицо вдруг вынырнуло из листвы: от гнева оно было налито кровью.
– Это что еще такое, а? – заорал он. – Кому это может прийти в голову? Чтобы я да согласился продать свою землю! Вон отсюда, паршивые свиньи! Вон отсюда, Субейраново дерьмо!
– Марий, – отвечал Лу-Папе, – не кричи так, а то задохнешься. Я же вежливо с тобой разговариваю: не оскорбляй Субейранов, не то это плохо кончится!
Он говорил спокойно, но побледнел, а его глаза зажглись странным огнем.
Уголен попытался было успокоить его:
– Папе, не сердись, это он так, в шутку. Он в плохом настроении, пройдет…
– А эта рыжая сова, чего она вмешивается не в свое дело! – зарычал разъяренный Пико-Буфиго. – Иди куда подальше, там и мигай себе! Вот спущусь с дерева, увидите, что я делаю с Субейранами!
Лу-Папе стал мертвенно-бледным, из его глаз посыпались искры. Он отбросил далеко в сторону трость и шляпу, снял пиджак, который тоже полетел на траву, и, расставив руки в стороны и втянув голову в плечи, проговорил хриплым, задыхающимся голосом:
– А ну, давай спускайся! Да ПОБЫСТРЕЕ, некогда мне с тобой лясы точить! Спускайся, падаль, гнида, УБИЙЦА!
Браконьер спрыгнул вниз, потрясая секатором, Уголен отскочил в сторону. Лу-Папе, вместо того чтобы отступить, бросился вперед, нагнулся и схватил противника за щиколотки: тот упал ему за спину и растянулся на земле. Уголен сорвался с места и ударом каблука прижал к земле руку, в которой был зажат секатор. Лу-Папе, не отпуская щиколотки противника, откинулся грудью назад и стал крутиться, не сходя с места. Тело Пико-Буфиго совершило пять или шесть оборотов в воздухе, и на каждом полуобороте он подбородком или носом ударялся о землю, а его окровавленные руки напрасно цеплялись за колючий кустарник… На последнем обороте Лу-Папе вдруг прибавил скорости и отпустил противника: тот, расставив руки в стороны, совершил бреющий полет метров на пять или шесть и с глухим стуком врезался в ствол огромного оливкового дерева, стоящего посреди зарослей боярышника. Лу-Папе, потирая руки, пошел за пиджаком. Уголен
– Нам не нужно, чтоб он сдох, – сказал Уголен подошедшему Лу-Папе.
– Отчего же, – ответил дядюшка. – Люди иногда падают с дерева и умирают. Отнесем его под оливу!
Они взяли его за ноги и потащили. Голова Пико-Буфиго то и дело подскакивала, натыкаясь на кротовые холмики.
Они уложили его под деревом, оставив рядом с ним секатор… Бедняга лежал ничком на траве, не шевелясь.
Лу-Папе надел пиджак, поднял трость, затем шляпу, повисшую на шиповнике, и они удалились, время от времени оглядываясь.
Когда они были на полпути к Массакану, Уголен со вздохом произнес:
– Значит, гвоздикам конец.
– Досадно, – ответил Лу-Папе, – место неплохое…
Он сделал еще несколько шагов, затем остановился… С минуту о чем-то думал, потом огляделся вокруг и вполголоса проговорил:
– Если он не придет в себя, наследники наверняка продадут ферму с аукциона… Кажется, у него есть сестра в Пепен… Мы сможем задешево купить все…
Он задумчиво посмотрел на небо, поцарапал землю тростью… Уголен ждал, сунув руки в карманы… Наконец старик взглянул племяннику прямо в глаза и прошептал:
– А может, пойти да и прикончить его?
– Нет, нет, – ответил Уголен в ужасе. – Нас, поди, видели… Пошли, Папе, пошли… – И увлек за собой безжалостного старика, который тяжело опирался на его плечо.
Они спустились в деревню, чтобы их там видели, и предложили мяснику и булочнику партию в шары.
Лу-Папе ни разу не промахнулся, бросая шары, а Уголен отпускал неподражаемые шутки, над которыми сам же и смеялся.
Часов в шесть вечера он объявил, что ему пора домой кормить кроликов.
На самом деле он обошел Массакан и лесом добрался до Розмаринов.
Издалека ему было видно: под оливковым деревом трупа нет… Уголен ползком подобрался поближе: Пико-Буфиго сидел на парапете террасы, скрестив руки на груди, и покачивал головой – слева направо, справа налево.
Уголен бесшумно отполз назад и бросился сообщить обо всем Лу-Папе.
– Нужно быть начеку, – сказал старик. – Он способен пристрелить нас!
С этого момента оба были постоянно настороже и держали при себе заряженное ружье. В первые два дня не случилось ничего. Но на третий день Уголен увидел, как враг показался на вершине склона на тропинке, что вела мимо Массакана в деревню. Пико-Буфиго шел, опираясь на палку, но не был вооружен.
Тем не менее Уголен вошел в дом и через отверстие в ставне стал наблюдать за происходящим.
Пико-Буфиго спустился по крутой тропинке, но, вместо того чтобы следовать по ней до дна ложбины, а потом подняться вверх до деревни, он повернул на дорожку, что отходила под прямым углом и вела в Массакан.
Нос у него был иссиня-черным, глаза затекли, но он шел спокойным шагом и довольным взглядом осматривал окрестности.
Остановившись перед домом, он позвал:
– Эй, Массакан!