Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Камзол герольда сыграл злую шутку. Понимая, что за простого посыльного хороший выкуп не дадут, английский лучник просто перерезал герцогу Брабантскому горло…
Чуть позже погиб и Филипп Нэверский, под которым убили лошадь. Упав вместе с ней, он сумел вскочить на ноги и даже пробежал, сражаясь, несколько шагов с болтающимся на одном плече камзоле, украшенном гордым Бургундским гербом. Стрела угодила прямо во взметнувшегося золотого льва, навеки приколов его к телу графа, но слабеющий Филипп все же отбил несколько ударов, рвущихся к нему английских рыцарей, и даже успел пронзить
Но силы были неравны. Не желая ни плена, ни мук, ни бесчестья, Филипп бросился на собственный меч, когда понял, что дела его безнадёжны….
Вскоре и вся третья баталия разделила участь первых двух…
А в английском тылу уже пылал гигантским костром сарай с пленными, на которых пожалели стрел. И спешно добивали других, пощадив лишь наиболее знатных…
Рыцарство погибло.
Монастырский колокол давно стих. Расстрелянные из луков Исамбар д'Азенкур и его вассалы лежали под колокольней грудой переломанных тел. Их крестьяне давно разбежались, даже не тронув английского обоза…
К концу дня сражение под Азенкуром было безнадежно проиграно Францией.
На закате, все ещё не отошедший от боя Генри Монмут, снова объезжал свои войска.
На нем не было мантии, расшитой лилиями и леопардами, позолоченные узоры доспехов скрыла грязь, по которой рисовала новые узоры стекающая чужая кровь, но золотой венец, по-прежнему гордо сидел на шлеме, слегка примятом ударом герцога Алансонского. И войско, уже не молчащее, не бледное и не напуганное, приветствовало своего короля громкими криками.
– Сегодня ночью я усердно молился, как и все вы, – сказал Монмут. – И Господь озарил меня пониманием. Все невзгоды, что выпали нам до сегодняшнего дня, были всего лишь испытанием веры. Веры в законность наших прав на эту землю. Сомневающийся мог погибнуть, но я не сомневался! Я был твёрд до последней минуты, и верил так, как не верил ещё никогда! И, видите, сама земля помогла нам сегодня!
В ответ к багровому закатному небу взмыло бесчисленное количество плетёных шапок – король Генри потерял в этом бою не более четырёхсот человек.
– А вы говорили, что они плохо вооружены, больны и босы, – обратился он к своим командирам. – Французская кровь пропарила ноги моих лучников не хуже какой-нибудь микстуры в подогретой воде и до Кале мы все теперь дойдём здоровыми…
Он спешился перед погибшими, почтительно уложенными на ткани, снятые с шатров, опустился на колено перед Йорком и Саффолком. К месту же, где стояли оставшиеся в живых знатные пленники, король подъехал в последнюю очередь.
Маршал Бусико, Луи Орлеанский, умирающий Робер де Бар, Клод де Бовуар, Жан де Бурбон и многие, многие другие, раздавленные, униженные, но более всего потрясённые кровавой расправой над цветом французского рыцарства – все они стояли на коленях со связанными за спиной руками и молились во спасение душ своих товарищей.
Генри Монмут долго и молча смотрел на них. Потом тронул поводья своего коня…
– Желаю ужинать, – объявил он, презрительно осклабясь. – Хоть даже и сырыми овощами с окрестных огородов. Но ужинать желаю, как король-победитель – за пиршественным
Часть третья. Время невзгод
Грю-Домреми
Манускрипт был очень древний, крайне ценный и содержал такие тайны, за которые в Риме по головке не погладили бы. Да и во времена Ги Бульонского, чьим именем манускрипт был подписан, их тоже, судя по всему, следовало тщательно скрывать. Иначе, зачем было могучему герцогу, предку нынешнего Карла Лотарингского, возводить вокруг этих тайн целую охранную организацию, именующую себя Сионским приоратом.
Сам герцог Карл держал документы предка в особом хранилище, никому никогда не показывая и, тем более, не выдавая. Даже мадам Иоланда тщетно пыталась получить доступ в это хранилище и довольствовалась лишь жалкими крохами, которые перепадали ей во время теологических бесед с герцогом. Поэтому отец Мигель и в самых смелых своих мечтаниях не мог представить, что когда-нибудь возьмёт один из этих документов в собственные руки, а тем более, прочтёт! Он и теперь, глядя на покрытый древней пылью футляр, всё ещё не верил, что герцог сдержал слово и прислал документ именно из своего драгоценного хранилища, да ещё под клятву, серьёзнее которой отец Мигель в жизни не давал! Нарушив её, монах рисковал потерять всё – от расположения герцогини Анжуйской до самой жизни, но… Как и у герцога, у него были свои «особые обстоятельства».
Пару месяцев назад, по велению герцогини Анжуйской, отец Мигель прибыл в Лотарингию с письмом для герцога Карла и прошением от мадам Иоланды позволить её духовнику пожить какое-то время в деревеньке Грю, что рядом с Домреми. Письмо содержало довольно скупое сообщение о Жанне-Клод, и герцог только скептически усмехнулся, когда прочитал о ней.
Дева, – сказал он, убирая письмо. – Не знаю… Если бы об этом написал кто-то другой, я бы, наверное, посмеялся. Но из уважения к её светлости просто оставлю без внимания. Хватит нам и одной…
Примерно такой реакции отец Мигель и ждал. Однако его очень удивило, что при беседе присутствовал сын мадам Иоланды Рене. То есть, само по себе присутствие мальчика было вполне объяснимо – приехал духовник его матери. Но отца Мигеля удивило другое – за спиной Карла стоял стол, который был буквально завален старинными манускриптами, писанными на пергаменте. Одни, обернутые вокруг деревянной основы, ждали своей очереди, а другие, уже разложенные и прижатые по углам для удобства, Рене явно изучал перед приходом отца Мигеля, вместо того, чтобы биться со сверстниками во дворе на деревянных мечах. Зоркий на такие вещи глаз францисканца сразу углядел знаки и печати Сионского приората, а более всего то, что и герцог, и сам Рене явно нервничали и старались отвести отца Мигеля подальше от этого стола, и от этих рукописей.