Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Шумно и с облегчением выдохнув, Рене тронул поводья, чтобы прыгнуть следом, но тут ветерок донёс до него счастливый, совсем ещё детский, смех Жанны и молодой человек замер.
Только теперь дошло до него, в какую бездну хотят они отправить эту девочку. Они – благородные господа – направляющие её волю, как стая волков, которая гонит жертву туда, где она вернее всего погибнет. «Ради спасении Франции», – твердила его мать, и Рене соглашался, понимая, что цель слишком огромна и многое оправдывает. Но почему-то солнечный день померк в его глазах. Словно невидимая рука поднимающейся войны вытянулась из-за его спины и накрыла костлявой ладонью и этот мирный луг, и резвящуюся на нём, как мотылек, Жанну.
– Немедленно вернись! – закричал Рене
Ужас и стыд вдруг превратили обычный овраг в оскаленную ухмылкой пасть. И то, что Жанна послушно развернула лошадку, готовая снова через неё прыгать, усилило ужас до полного оцепенения. Кричать «остановись!» было и поздно, и глупо. Оставалось только смотреть. Но не на Жанну, потому что невозможно, а на копыта её лошади. Так было легче и почти не страшно, если не думать…
– Ну, что?! Видел?!!! Я же говорила!
От радостных воплей зазвенело в ушах.
Жанна подскакала к Рене и завертела у него перед носом ладошками, которые, будто сами по себе, искрились солнцем.
– Ты видел?! Видел? Нет, ты видел, как я перескочила обратно?!!!
Она буквально захлебывалась радостью, и Рене смог, наконец, вздохнуть, чувствуя, как уползает темная костлявая рука, снова давая ему доступ к светлому дню.
– Я же совсем не держалась, Рене!!! Я, как будто перелетела! Сама!.. Ты это видел, а?! Скажи, видел?!
– Ты с ума сошла, – выговорил он.
– Нет! Просто со мной ничего не может случиться, поэтому я всё могу!
Глаза их встретились, и взгляды сцепились, как руки двух путников, идущих с разных сторон к одной и той же цели.
– Рене.., – прошептала Жанна. – А вдруг, это я…
– Нет!
Конь под юношей закрутился и задёргал головой, не понимая, чего хочет всадник, так беспорядочно дергающий за поводья.
– С чего ты взяла?!. Я понял, что хотела сказать.., но нет! Нет!!! Почему, вдруг, ты?!
С поводьями удалось, наконец, разобраться, и Рене, не дожидаясь ответов, поспешил прочь от проклятого оврага.
– Я хорошо стреляю, умею бросать копьё, и меч в моей руке держится крепко, – летело ему в спину.
– Нет!
Господи, слышала бы его сейчас мать! Она бы отреклась, прокляла, не поверила бы, что это говорит он…
– Ты ещё многого не знаешь, Жанна!
– Рене…
Тихий голос удержал его, как накинутая петля. Молодой человек остановился и оглянулся с тоской.
Уже по тону было ясно, что прежней власти старшего над этой девочкой он больше не имеет. С чёртова луга на той стороне к нему вернулась повзрослевшая девушка. И сейчас она скажет то, с чем ему придется жить до конца своих дней, сгорая от стыда…
– Мне не надо много знать, Рене. Только что я поняла главное.
– Что же?
– Если не я, то кто?
Нанси
Три письма лежали на столе.
Ветерок, веявший из раскрытого для тепла окна, слегка шевелил шнур с обломком печати, свисающий с одного из них. И Карл Лотарингский, который уже около часа задумчиво барабанил пальцами по столу, смотрел на раскачивания этого шнура, как завороженный. Три письма, по нескольку раз перечитанные, свёрнутые и аккуратно разложенные им, как грани треугольника из трактата о магии фигур, где одна грань прошлое, другая – настоящее, а третья – будущее. Все расположены друг к другу под определенным, неизменным углом, и все отражаются друг в друге под этим углом так, что в каждом намешано и от того, и от другого…
Письмо-будущее касалось его дочери, Изабеллы. Оно пришло из Бурже, но подписано было не мадам Иоландой, как можно было ожидать, а её дядюшкой, герцогом де Бар, и новости содержало крайне приятные. Похоже, судьба старшей дочери Карла неплохо устраивается…
Матримониальные планы относительно Рене давно закрадывались в голову Лотарингского герцога, и он бы не колеблясь
Но он не спешил.
Не спешил, потому что существовало и два других письма – письмо-«настоящее» и письмо-«прошлое» – и следовало все действия совершать очень осторожно, чтобы без потерь пройти по тонкому лезвию того меча, которое отделит нужное от ненужного.
Письмо-«настоящее», то самое, на котором покачивался гипнотизирующий герцога шнур с обломком печати, было подписано дофином Шарлем.
Скупо и, вроде бы без особых эмоций, Шарль сообщал Карлу Лотарингскому, что войска герцога Бургундского захватили Париж, беспрепятственно войдя в город через ворота, открытые предателями из числа горожан. Резня, которая началась после этого на улицах и в домах, не имела ничего общего с теми, якобы, благородными побуждениями, которыми Бургундец себя оправдывал. Его солдаты так яростно избавляли город от «арманьякской заразы», что под угрозой оказалась жизнь и самого дофина, которого рыцарь Дю Шастель вынес из Лувра, завернутого в одеяло, при посредничестве камергера короля Раймона де Виллара. Рыцарей и горожан, пытавшихся защищаться, либо резали без разбора, как свиней, прямо на улицах, либо выбрасывали из окон их домов под дубины радующейся разбою черни.
С помощью городских старшин дофину удалось скрыться в Бастилии и закрепиться там с несколькими верными людьми. Оттуда, со стен крепости, особенно хорошо было видно, что вторжение герцога Бургундского более всего напоминало военный захват, когда город отдаётся на разграбление и поругание. «Скорей всего, и сама Бастилия подвергнется осаде по всем правилам военного похода, – писал дофин, – но я не теряю надежды выбраться отсюда невредимым, и тогда возмездие не заставит себя ждать. Крики „Долой приспешников Арманьяка!“, которые звучат здесь повсюду, приравнены нами к государственной измене, поскольку наш венценосный отец всегда благоволил графу. А бунт черни, взбудораженной герцогом Бургундским, сродни тому, что случился в годы правления нашего прародителя, Божьей милостию короля Шарля Мудрого…»
Письмо это доставил падающий с ног гонец, который еле смог вырваться из бунтующего Парижа. Ехал он долго, кружным путем, поэтому значительно отстал от шпионов самого герцога Карла. В итоге, читая в письме дофина о разбоях в столице, его светлость уже знал, что безумный король, все равно что в плену у собственной жены и герцога Бургундского, граф Арманьякский брошен в тюрьму и, скорей всего, уже мертв, а самому Шарлю удалось благополучно бежать в Мелен.
Но в целом – и сообщения шпионов, и это письмо – составили довольно объёмную картину, которая позволила определить своё отношение к письму третьему…