Жанна д'Арк
Шрифт:
Жанну все еще выставляют люди Церкви и политики напоказ англичанам как пугало, но сами втайне уже боятся ее или сомневаются в ней. «Что это за существо под видом женщины, Бог знает… А что, если и вправду ведьма? Какой позор — дьяволом восстановленные святые Лилии Франции!» — так, может быть, искренне думают почти все ближайшие сановники Карла и он сам иногда больше всех. [278]
Мир нужен был англичанам и бургундцам для того, чтобы остановить французского короля и Деву на пути в Париж — сердце Франции. 28 августа 1429 года, в тот самый день, когда Жанна вступит в Сэн-Дени, чтобы начать осаду Парижа, подписан будет мирный договор с англичанами, и все, сделанное Жанной для Франции, этим постыдным и нелепым договором будет уничтожено. [279]
278
France. II. 21.
279
Hanotaux. 200.
После
280
Hanotaux. 200, 203–208, 218.
Жанна чувствует, что держат ее в стороне от всего; герцогу Бургундскому не верит и хорошо видит все его обманы-западни. «Этим перемирием я недовольна и не знаю, сохраню ли его; но если и сохраню, то только ради чести короля», — пишет она гражданам Реймса. [281]
«Мир мы добудем не иначе как на конце копья», — думает Жанна вместе с маленькой кучкой последних верных друзей своих — «войском Девы» — герцогами Аленсонским, Бурбонским, Барским и графом Вандомом — все очень молодыми людьми, почти мальчиками. [282] Все остальные этого не думают, и хуже всего то, что вернейшие слуги короля, лучшие люди Франции, жаждут «изменнического мира» с Англией. Все говорят королю о безмерных народных бедствиях и о «преступном безумии войны».
281
Proc`es. V. 139–140.
282
Hanotaux. 214. — «On ne trouverait point de paix, si ce n'etait par le bout de la lance». — France. II. 9 — 10.
«Все мы верно служили вам, государь, но душа наша унижена до праха, и утроба наша прильнула к земле, — пишет Карлу Жювенель дэз-Урсин, будущий архиепископ Реймский. — Вырыть бы общую могилу и толкнуть нас всех туда… Видя в этом королевстве такое лютое тиранство, весь народ как бы лишился рассудка, ропщет и проклинает вас и всех, кто с вами… Если бы пришел какой-либо сильный государь и восстановил справедливость, то, будь он даже сарацином, обезумевшие люди отдались бы ему в подданство… Бедный и верный народ ваш, государь, ждет от вас справедливости… Но вы от него скрываете ваше лицо, и забыли его, и предали». [283]
283
Amiet. 31. — Lettre de Jouvenel des Ursins.
Хуже всего было то, что лучшие люди Франции если еще не говорили, то уже думали: «Полно воевать, пора заключить мир; Бог велит прощать врагам… Жанна отныне только смутительница мира, обманщица народа: кончено ее призвание». [284]
— Знайте, меня уже предали и скоро убьют, — говорила Дева простому народу, верному ей до конца. — Молитесь за меня; я уже не буду в силах служить королю и благородному королевству Франции! [285]
284
Amiet. 32. — «Jeanne, pertubatrice de la paix, abuseresse du peuple».
285
Michelet. 217. —
«Только покажитесь под стенами Парижа, и ворота его перед вами откроются», — пишет Карлу, вскоре после его венчания, герцог Аленсонский. Карл обещает прийти, но дни проходят за днями, а он не приходит. Кое-как наконец дотащился или, вернее, позволил себя дотащить до Сэн-Дени и здесь опять остановился — «заснул».
Но, помимо или даже против воли короля и его ближайших советников, осада Парижа началась, по настоянию Жанны и «маленького войска Девы» — последних верных ей мальчиков.
8 августа сделан был первый приступ. Здесь, под стенами Парижа, так же как там, в Орлеане, Жанна, стоя на окопах, кричит осажденным: — Именем Божьим говорю вам: сдавайтесь! [286]
Так же и здесь, как там, но уже не англичане, а французы отвечают ей бранью:
— Шлюха, девка продажная!
— Только бы король показался, и добрые французы в Париже сегодня же ночью что-нибудь да сделают! — говорит Жанна.
Дно глубокого рва щупает она копьем: слишком глубок, чтобы завалить хворостом. Но все-таки велит заваливать.
286
Perceval de Gagny. 167. — Proc`es. I. 148. — Journal d'un bourgeois de Paris. 245. — «Rendez la ville au Roi de France!». — «Rendez-vous, de par Jesus, `a nous tot».
Тучей летят ядра и стрелы с окопов. Дева ранена стрелой из ножного арбалета; но еще сильнее кричит:
— На стену! На стену! Город будет наш! [287]
Но сир дё Ла-Тремойль велит отступать. Жанна не хочет уходить. Ее уносят насильно, плачущую:
— Если бы мы не отступили, Париж был бы взят! [288]
Рано поутру, на следующий день, Жанна снова идет в бой, несмотря на рану, и клянется, что не уйдет, пока город не будет взят. Но приходит тайный приказ короля прекратить осаду Парижа и отвезти Жанну в Сэн-Дени. Ночью мост на Сене разрушен, тоже по приказу короля, чтобы сделать новый приступ невозможным. [289]
287
Gasquet. 118. — «Que le Roi se montre! Les bons Francais qui sont a Paris feront quelque chose cette nuit».
288
Proc`es. I. 57, 246. — Perceval de Gagny. I. 26, 168. — «En nom de Dieu! la place e^ut 'et'e prise». — Chronique de la Pucelle. 334. — J. Chartier. I. 109.
289
Perceval de Gagny. 168–169. — Chronique de la Pucelle. 465. — Vallet de Virville. II. 120.
Жанна в Сэн-Дени, выгоняя продажных женщин из лагеря, ударила одну из них мечом св. Катерины с такою силою, что старый, много лет пролежавший в земле, ржавчиной изъеденный меч сломался — лезвие, должно быть, отскочило от рукоятки. Это дурная примета: силу свою потеряет Дева вместе с чудесным мечом. [290]
13 сентября король, покинув Сэн-Дени, снова идет отдыхать — «почивать» за Луару. Жанна, следуя за ним нехотя, перед отъездом снимает с себя и вешает свой рыцарский доспех в часовне Сэн-Дени, над ракой с мощами Святителя. [291]
290
Proc`es III 99 — J Chartier. I. 109, 112. — Journal d'un bourgeois de Paris. 246. — Perceval de Gagny. 170.
291
см. сноску выше.
Знает—помнит, что отступление от Парижа будет для нее роковым: «призвание Девы кончено».
Зимние месяцы 1429–1430 года Жанна проводит в убийственной для нее праздности, при дворе короля, в замках Луары, или в ничтожных и большей частью неудачных, потому что с недостаточными силами, походах-вылазках.
При осаде городка Сэн-Пьер-де-Мутье, занятого бургундцами, Жак д'Олон, оруженосец Девы, видя ее, при отступлении покинутую всеми, спрашивает:
— Что вы тут делаете одна? Отчего не уходите, как все?