Жар-книга (сборник)

Москвина Татьяна Владимировна

Человек-примечание. Степанова ушла от мужа и поселилась в квартире своей подруги, актрисы Елены Елиной, Елочки. А пьесу о том, как смирный безработный Семен Подсекальников решил застрелиться, потому что при советской власти никому жизни нет, – даже тишайшему обывателю, – не поставил ни Станиславский, ни Мейерхольд. Она была запрещена. Пьеса «пустовата и вредна» – так отчеканил товарищ Сталин.

Он (читает из пьесы). «Помните, что интеллигенция соль нации, и если ее не станет, вам нечем будет посолить кашу, которую вы заварили». Ялта, «Ореанда», Ангелине Осиповне Степановой. Я очень люблю Твои письма. Ты умеешь делать их похожими на себя, и поэтому кажется,

что Ты приезжаешь сама, запечатанная в конверте… Два дня назад Бубнов прислал Мейерхольду бумагу о запрещении работы над «Самоубийцей». В театре паника… Для меня это катастрофа не авторская, а человеческая.

Москва, квартира Елены Елиной.

Она. Неужели Луначарский ничего не может сделать? Что он сказал?

Он. Сказал хорошие слова. Не чиновничьи. Ну и что? И Горький читал, и кто только не читал. Все хвалят – а пьеса лежит мертвая. Я начинаю думать, что дело совсем не в Главреперткоме. Запрет идет сверху.

Она. Господи, как это глупо – можно подумать, в стране избыток талантливых пьес. Ведь абсолютно нечего играть! Мы заездили уже всю классику, взялись за мелодрамы прошлого века, скоро, наверное, Сумароков пойдет в ход.

Он. Я им не нравлюсь. Им нужны болваны с пафосом. Как будто при социализме люди не будут болеть, стареть, умирать, стреляться, есть колбасу, спать с женщинами! Тупицы. Прости, я надоел тебе своими жалобами на неудачную жизнь, прости, Пинчик…

Она. Ты можешь жаловаться мне каждый день, только не запивай, ладно?

Он. Ты же знаешь, водка меня не берет. Я никогда не пьянею. Ты видела меня пьяным?

Она. Не видела и надеюсь не увижу. Противна эта распущенность в людях…

Он. Строгая моя барышня. А ведь кроме как пить и писать халтурные сценарии для дикого советского кино, мне здесь делать нечего. Меня уничтожают, Лина. Меня тупо и хладнокровно уничтожают.

Она. Надо что-то делать. Я постараюсь. Они ходят к нам в театр…

Он. Они отказали Станиславскому. (Напевает.) «Там жизнь не дорога, опасна там любовь…» Ну ладно. Пока меня еще терпят в мюзик-холле, в оперетте и в цирке, жить можно. Буду профессиональный писатель шуток для уток. Я тут по заказу вахтанговцев стал Шекспиром – сочинил для их «Гамлета» сцену могильщиков. Вот, представь: первый шут-могильщик сидит и смотрит в небо, а второй его и спрашивает: Ты чего сидишь? О чем это ты думаешь? Отчего ты не роешь? Первый отвечает: Рыть или не рыть – вот в чем вопрос. Второй: Какой же это вопрос? Раз начальство приказало рыть, значит, ты и будешь рыть. Первый говорит: Разве я отказываюсь рыть? Рыть я буду. Я хочу только сначала немного посомневаться. Кто мне может запретить сомневаться? Второй: Начальство может. Первый: Запретить? Второй: Запретить. Первый: Сомневаться? Второй: Сомневаться. Первый: Сомневаюсь… Смешно, нет? Я что-то перестал понимать, что смешно, что не смешно. Рыть или не рыть – смешно?

Это имеется в виду – могилу.

Она. Смешно.

Человек-примечание. Николай Эрдман был арестован летом, в Гаграх, на съемках фильма «Веселые ребята», где он был одним из сценаристов. Арестовали также его соавтора Владимира Масса. Есть легенда или быль о том, что причиной ареста стала басня Эрдмана и Масса, которую прочел на банкете в Кремле, в присутствии Сталина, расшалившийся Василий Качалов. Но какую именно басню прочел Качалов, точно не знает никто. Может быть, эту. (Читает вальяжным голосом Качалова.)

Мы обновляем бытИ все его детали…Рояль был весь раскрыт,И струны в нем дрожали.– Чего

дрожите вы? – спросили у страдальцевИгравшие сонату десять пальцев.– Нам нестерпим такой режим —Вы бьете нас, и мы дрожим!..Но им ответствовали руки,Ударивши по клавишам опять:– Когда вас бьют, вы издаете звуки,А если вас не бить, вы будете молчать.Смысл этой краткой басни ясен:Когда б не били нас, мы б не писали басен.

А может быть, Качалов прочел вот это:

Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…– Но бога нет! – Не будь придира:Ведь нет и сыра.

Но чаще всего цитируют другую басню, якобы погубившую Эрдмана и Масса:

Однажды ГПУ явилося к ЭзопуИ хвать его за жопу.Смысл этой басни ясен:Не надо басен!

В любом случае, недовольство вождя народов столь невинным зубоскальством понять трудно. Впрочем, понять вождей вообще трудно, а чаще всего невозможно. Потому что они не люди.

Она. Эрдмана арестовали летом тридцать третьего года. Шли дни, недели, наконец пришло известие о его высылке в Сибирь. Отчаянию моему не было предела, но не было и границ моему стремлению помочь ему. Я обратилась к Авелю Сафроновичу Енукидзе. В те годы он, что называется, курировал Художественный театр от ЦК партии и отечески опекал актеров. Особенно молодых актрис.

Лубянка, кабинет Енукидзе.

Человек-примечание. Авель Сафронович Енукидзе! Любопытная фигура. Он был другом юности Сталина и занимал вроде бы скромный пост секретаря Президиума ЦИК. На самом деле этот толстый и… вот не скажу – добрый, скажу – незлой человек работал по снабжению, обслуживал верхушку партии. Авель Енукидзе был крестным отцом Аллилуевой, жены Сталина. Жены арестованных знали, что Енукидзе – единственный, к кому они могут обратиться за помощью. ЦИК удовлетворял почти каждую просьбу о смягчении наказания, если только она попадала в руки Енукидзе. Он не был женат и не имел детей. Всю свою душевную нежность он расточал на окружающих, на детей своих приятелей и знакомых. В глазах детей самого Сталина наиболее привлекательным человеком был «дядя Авель», который умел плавать, катался на коньках и знал массу сказок про горных духов Сванетии и другие кавказские чудеса…

Человек-примечание (в образе Авеля Енукидзе). Ангелина Осиповна! Все такая же хрупкая, все такая же сказочная. Ну ребенок, чистый ребенок. Глазки заплаканы. Что такое у нас случилось?

Она. Авель Сафронович, меня привело к вам большое горе. Арестован мой друг, близкий мне человек, Николай Эрдман, самый талантливый драматург Советского Союза. Я не знаю, в чем его обвиняют, но он не может быть ни в чем виноват. Я ручаюсь за него. Впрочем, я не вмешиваюсь в дела правосудия, я ничего в этом не понимаю, я только прошу, умоляю вас – разрешите мне свидание с ним здесь, на Лубянке. И разрешите мне навестить его там, в Сибири, где он будет жить. Я должна видеть его, говорить с ним.

Человек-примечание. Вот как! Вы собираетесь ехать за преступником в Сибирь? Вы понимаете, что рискуете там и остаться?

Она. Да. Понимаю.

Человек-примечание. Вы, часом, в театре не поэму Некрасова «Русские женщины» репетируете? Заразились? Тянет на подвиг? Ангелина Осиповна, Сибирь – не Тверская, и вы это быстро поймете. Что за глупости! «Ни в чем не виноват». Невиноватых в советской тюрьме не держат, вам это известно?