Жар предательства

Кеннеди Дуглас

– Простите, простите, – шепотом извинилась я и, показав на корзину, добавила: – Linge [33] .

Портье наконец сфокусировал взгляд своих слезящихся глаз. Посмотрел на настенные часы, показывавшие двадцать восемь минут пятого утра.

– Maintenant? – спросил он. – On est au beau milieu de la nuit [34] .

Прежде чем я успела сказать ему, что стирка подождет до утра, он исчез за дверью, что находилась за стойкой, и через несколько минут вернулся с застенчивой

юной девушкой – на вид ей было лет четырнадцать – в простом платье из полосатой бумажной ткани и в платке, скрывавшем ее волосы. Вид у нее был сонный.

33

Linge – здесь: белье в стирку (фр.).

34

Maintenant? On est au beau milieu de la nuit. – Прямо сейчас? Посреди ночи? (фр.)

– Незачем было ее будить, – сказала я.

Портье лишь пожал плечами, потом что-то протараторил девушке на арабском, показывая на корзину. Она ответила – нерешительным, робким голоском.

– Laver et repasser? [35] —уточнил портье.

– Да, да, – подтвердила я. – И это мне понадобится утром.

Он снова что-то сказал девушке по-арабски. Чувствовалось, что она стесняется открывать рот перед двумя взрослыми, тем более что один из них не говорит на ее родном языке. Но все же она ответила. Портье повернулся ко мне и объяснил:

35

Laver et repasser? – Постирать и погладить? (фр.)

– Вам придется подождать, пока солнце высушит вашу одежду.

– Не могу с этим не согласиться. – Я улыбнулась девушке. Она улыбнулась в ответ. – Shukran, – произнесла я, что значит «спасибо» по-арабски – одно из немногих слов, которые я знала.

Я сунула в руку девушке купюру в 50 дирхамов, извиняясь за то, что по моей вине ее подняли среди ночи.

– Afwan, – сказала она, расплывшись в улыбке. Пожалуйста.

Взяв корзину с бельем, девушка удалилась.

– У меня к вам последняя просьба, – снова обратилась я к портье. – Поскольку вся одежда моего мужа в стирке, может, у вас есть халат или еще что-то, что он мог бы надеть?

– Une djellaba pour votre mari?

– Oui, oui.

– Attendez l`a [36] .

В этот момент уже знакомый мне голос снова запел из репродуктора. «Аллаххххххххх». Последний звук, будоражащий, мелодичный, тянулся так долго, что мне захотелось выйти на улицу и посмотреть, откуда он раздается.

36

– Une djellaba pour votre mari? – Джеллабу для вашего мужа? (фр.)

– Oui, oui. – Да, да (фр.).

– Attendez l`a. – Подождите (фр.).

Выйдя из украшенной резьбой синей арки гостиницы, я оглядела улицу – немощеную и настолько узкую, что на ней

не смогли бы разъехаться два автомобиля. Тот же голос – теперь он звучал громче – возобновил свое монотонное песнопение. Я отошла от входа. Десять шагов в сторону, и меня окутала темнота: неприветливые двери, запертые магазины с закрытыми ставнями, крохотные тропинки, ответвлявшиеся от этой тесной улочки. Я понимала, что не должна здесь находиться. Как будто я попала в черный лабиринт. Но голос продолжал манить меня вперед, приглашая углубиться во мрак, заставляя забыть про страх.

Потом я увидела кошку. Она висела на стене прямо передо мной, будто наклеенная на крошащийся камень. Истощенная, грязная, боязливая. Какой же ужас загнал ее на эту стену? Кошка льнула к ней, зависнув, словно парализованная, в вертикальном положении. Я застыла в оцепенении как завороженная. Зрелище было столь невероятное, столь жуткое – казалось, ее всеми четырьмя лапами пригвоздили к стене, – что я почувствовала, будто на мое голое плечо легла чья-то ледяная рука.

А потом на одно мое плечо действительно легла чья-то ледяная рука.

Меня окружили трое. Они появились ниоткуда. Мужчина лет пятидесяти пяти с неопрятной седоватой щетиной на лице, тремя зубами во рту и диким взглядом. Дебелый юноша – я дала бы ему не больше восемнадцати лет – в футболке, не закрывавшей его волосатого живота; лицо сальное, глазки так и бегают по моей фигуре, на губах – глупая улыбка. Рука принадлежала сутулому парню с желтушной кожей и пугающе тусклым выражением лица. От прикосновения его пальцев я подпрыгнула на месте. Стряхнув с себя его руку, я резко повернулась и увидела, что он смотрит на меня как полоумный.

– Bonjour, madame, – шепотом произнес дебелый юноша.

Седоватый мужчина, едва заметно улыбаясь, попыхивал окурком. Та же рука вновь легла на мое плечо. Я снова ее сбросила и прошипела:

– Оставьте меня.

– Не бойся, не бойся, – сказал дебелый юноша, подходя ко мне. Вблизи его лицо показалось мне еще более скабрезным. – Мы – друзья.

Я попыталась уйти, но костлявые пальцы сутулого парня сомкнулись на моей руке. Не для того, чтобы удержать, – скорее ему просто хотелось потрогать меня. Я судорожно соображала. Дебелый юноша, предположила я, схватит меня, хотя сейчас пока он просто топтался сзади, тихо посмеиваясь. А седой мужчина, хоть он и стоял близко, просто наблюдал: мой страх его явно забавлял.

– Ты нам нравишься, – заявил дебелый юноша со смешком, от которого бросало в дрожь.

Сутулый парень крепче стиснул мою правую руку. Стараясь успокоиться, я сделала глубокий вдох. Прикинула, что стою к нему достаточно близко и сумею обезвредить его, коленом нанеся парализующий удар в пах. Я начала считать про себя: один, два…

Потом поднялся шум. Какой-то мужчина с палкой в руке бежал к нам, выкрикивая одно и то же слово:

– Imshi, imshi, imshi [37] .

37

Imshi – в переводе с арабского «уходите», «прочь».

Это был ночной портье из отеля. Он размахивал над головой палкой, готовый пустить ее в ход. Трое моих «знакомцев» кинулись врассыпную, а я, замерев от ужаса, осталась стоять как стояла.

Портье добежал до меня, взял за руку, как отец нерадивого ребенка, угодившего в неприятности, и повел по улице, подальше от опасности.

Когда мы добрались до отеля, он буквально втолкнул меня в дверь, а сам ненадолго присел, чтобы прийти в себя. Потрясенная, оцепеневшая, чувствуя себя последней дурой, я тоже грузно опустилась на стул.