Жар-птица. Свирель славянина

Бальмонт Константин Дмитриевич

2

Гулко в зеленом лесу откликается, В чащах темнеет, покуда смеркается, Смотрит в сплетенных кустах. Прячется, кажется, смутным видением Где-то там, с шепотом, с хохотом, с пением, С шорохом быстрым возникнет в листах. Лапчатой елью от взора укроется, Встанет, и в росте внезапно удвоится, Вспрыгнет, и с треском обломится сук. Вырос, с вершиной, шурша, обнимается, Сразу на многих деревьях качается, Тянется тысячью рук. Вот отовсюду качанья и ропоты, Тени, мигания, шорохи, шепоты, Кто-то, кто долго был мертвым, воскрес. Что-то, что было в беззвучном, в неясности, Стало грозящим

в своей многогласности, — Лес!

3

Смотрит из тихих озер, Манит в безгласную глубь, Ветви сплетает в узор. — Лес, приголубь! Тянет войти в изумруд, С пыльного манит пути, В глушь, где деревья цветут. — Лес, защити! Шепчет несчетной листвой, Морем зеленых пустынь. — Лес, я такой же лесной, Лес, не покинь!

ЛЕСНЫЕ ЦАРЬКИ

Кто, в проворстве твердый, мог Собственной рукою, Отойдя от всех дорог Быстро взять, в заветный срок, Звездный папороть-цветок, Над глухой рекою, — Перед тем, в глуши лесной, Многое возникнет, По-другому глубиной Глянет весь простор речной, Для него и зверь лесной По-иному крикнет. Тот, кто взять умел в свой срок, Звездный папороть-цветок, На лесной дорожке, На одной из тропок тех, Где лесной змеится смех, Где цветут цветы утех, На лесной дорожке, Заприметит огоньки, Что мелькают вдоль реки, Это светятся царьки Золотые рожки. Прямо он туда пойдет, Где царьки лесные, Вот, в подземный длинный ход Царь царьков его ведет, Вот, вошли в какой-то свод, Стены расписные. Ярче утренней зари, И вечерней краше, Что захочешь, все бери, Но другим не говори, Где резные чаши, Где таятся янтари, Где огни не наши. Кто захочет, веря в стих, Самоцветностей таких, Пусть он зря не просит, А сперва путей земных Пусть он скуку бросит. И походит вдоль реки, Там где звездные цветки, Близ лесной дорожки, Что значеньем глубоки, И придут к нему царьки Золотые рожки.

ДИВЬИ ЖЕНЫ

Дивьи жены внушают нам страх. Почему? Вспоминаем ли саван при виде их белых рубах? Пробуждает ли белый тот цвет в нашем сердце безвестную тьму? Или людям встречать неуютно В тенистых лесах Не людей? Человек с человеком, как с птицею птица, мелькают попутно, Все удобно, знакомо, хоть встреть я разбойника между ветвей, Знаю, как поступить: Я слабей — быть убитым, сильнее — убить, Или что-нибудь, как-нибудь, ну, уж я знаю, как быть. Тут принять нам возможно решенье. А вот как поступить, если встретишь ты дивью жену? Чуть посмотришь на белое это виденье, Вдруг тебя, непредвиденно, клонит ко сну, И впадаешь в забвенье. Ты заснул. Просыпаешься — лес уж другой На могилах неведомых ветлы верхушками машут, Словно старой седою иссохшей рукой, — Убеги, мол, скорей, убеги, убеги. Но видения белые пляшут. И лучиной зажженною светят они, И приходят, уходят, и бродят огни. Убежать невозможно Дивьи жены сковали, хотя и не клали цепей Сердце бьется тревожно. Разорвется

пожалуй. Беги, убеги поскорей. Убежать невозможно Превратишься в березу, в траву, в можжевельник, в сосну. Если вовремя ты заговор против них не вспомянешь, Так в лесу, меж лесными, в лесной западне и застрянешь. Не смотри, проходя меж деревьев, на дивью жену!

ПОЛУДНИЦЫ

Три полудницы-девицы У лесной сошлись криницы, Час полдневный в этот миг Прозвенел им в ветках, в шутку, И последнюю минутку Уронил в лесной родник. И одна из тех причудниц, Светлокудрых дев-полудниц Говорит меж двух сестер: «Вот уж утро миновало, А проказили мы мало Я с утра крутила сор, Прах свивала по дорогам, На утесе круторогом Отдохнула — и опять, Все крутила, все крутила, Утомилась к полдню сила, — После полдня что начать?» И ответила другая: «Я с утра ушла в поля, Жили там серпы, сверкая, Желтый колос шевеля, Спелый колос подсекая. Посмотрела я кругом, На меже лежит ребенок, Свит в какой-то тесный ком, Сжат он в саван из пеленок. Я догадлива была, Я пеленки сорвала, Крик раздался, был он звонок, Но душа была светла, Я ребенка унесла, И по воздуху носила Утомилась к полдню сила, А ребенок стал лесным, — Что теперь мне делать с ним?» И последняя сказала: «Что ж, начните то ж сначала, — Ты крути дорожный прах, Ты, ребенка взяв от нивы, Закрути его в извивы, И качай в глухих лесах». «Ну, а ты что?» — «Я глядела, Как в воде заря блестела, Вдруг послышались шаги, Я скорее в глубь криницы: Для полудницы-девицы Люди — скучные враги. Я в кринице колдовала, Я рождала зыбь опала, Я глядела вверх со дна, И глядели чьи-то очи, Путь меж нас был все короче, Чаровала глубина, Чаровала, колдовала, И душа позабывала О намеченном пути, Кто-то верхний позабылся, Здесь, в глубинах очутился, Я давай цветы плести, Горло нежное сдавила, Утомилась к полдню сила, Вверх дорогу не найти. Я же здесь». И три девицы, У лесной глухой криницы, Смотрят, смотрят, зыбок взор. Ждут, и вот прошла минутка, Вновь звенит мгновений шутка, Вне предельностей рассудка: — «Сестры! Дальше! На простор!»

ЛЕСУНКИ

Кто играет на опушке? Чей там звонкий слышен сон? Тонкий, тонкий, как в игрушке, Говорит хрустальный звон. Чьи там маленькие струнки Преисполнены чудес? Это нежные лесунки Веселят полдневный лес. Вон, в одежде паутинной, Вместе две, и порознь три, Волос светлый, волос длинный, И в венках они, смотри. Вон, еще, семья другая, Порознь три, и вместе две, Пляшут, в зелени мелькая, Нет следов от них в траве. Бриллиант роняют в дрёму, В белый ландыш, в василек, Освежают их истому, Расцвечают лепесток.