Жара в Аномо
Шрифт:
— Кена? Это который?
— Из "Урия Гип", конечно.
— Прости, где это?
— Да ты что, Габи!
— Да, да, вспоминаю, Урия Гип… Ну конечно же, имя злодея из "Дэвида Копперфилда" Диккенса.
— Габи! Что ты говоришь! Ты же образованная женщина! — ужаснулась девушка, всплеснув руками. — "Урия Гип" — название ансамбля Кена Хенсли в Англии! Не притворяйся, я не ребенок.
— Маме, наверное, трудно с ним одной… — промолвила Габи.
— Ты о чем?
— Маме нелегко с Арбатом одной в городе,
— Сколько раз твердила тебе: вызови сынишку сюда. Хоть на денек. Я бы играла с ним, обожаю малышей.
Габи только усмехнулась невесело и снова занялась своим журналом, обронив:
— Нет, пусть уж с мамой, это не вечно.
— На то они и бабушки, чтобы тащить тяжкий крест при детишках своих детей, — рассудительно изрекла Джой. — Уф!.. Как ты выносишь такую духоту? — Бросила взгляд в окошко. — Не нравится мне песок в воздухе, скрипит на зубах. Как бы не напал на нас сильный ветер.
— Это возможно. Нужно запросить прогноз.
— Я запрошу, ладно? Такая простая рация.
— Немного позже, — кивнула Габи, — заканчивай с кастрюлей, столько пара от нее.
— Спиртовка слабая. Борису обещали полевую кухню, вот когда заживем. Ох уж мне эти мужчины, ничего не понимают. Как только ты их терпела раньше, одна-одинешенька, без меня, подумать страшно,
— Если бы можно было вернуть…
Ровно, солидно гудела поодаль буровая. Плавный и однотонный рокот иногда разрезал лязгающий стук металла или звон стальных труб, катящихся по дощатому настилу "стеллажа". Шум работы царил над всем.
— А почему вы дали сыну такое странное имя? — спросила Джой. — По вашему обычаю ему положено называться именем деда, отца твоего… твоего мужа. Как зовут деда твоего малыша?
— Его звали Рукира Амель Басаст.
— Какое звучное имя! Ну вот, видишь, нарушили обычай. Впервые здесь встречаю такое. — Джой вдруг тихонько напела, ритмично подергиваясь и пристукивая черпачком по кастрюле:
Очаг предков — пламя, Имя отца — святыня, Свято храни пламя, Свято храни имя И завещай хранить…— Мы с Банго не нарушили обычай, — возразила Габи. — Когда мы учились в Москве, часто любили гулять вечером в одном месте, называется Арбат. Красиво. Хорошо. Там родился наш сын, там он и свет увидел впервые. Это был лучший очаг в его и нашей жизни.
— Я понимаю, — сказала Джой, — у него прекрасное имя.
Они умолкли, слушая гул работы. А тем временем на буровой по ходу дела вахта Ника Матье сменяла вахту Бориса Корина.
— Ну как, шеф?
— Нормально, личность!
— Разогрелись, как погляжу!
— Верно, тепло! Вкалывать
— Мне и шесть часов на сон хватает! — бахвалился Ник.
— Я про температуру!
Ник стал к пульту, подмигнул своим помбурам, свистнул верховому, пошла очередная "свечка" к пасти ротора.
— Когда подъем колонны, шеф?
— Забой — сто сорок шесть! Порода как масло, долоту по зубам еще полсотни метров! Габи следит за шламом! Давай, личность, не роняй темп! Главное — не роняй темп, если ты личность.
29
Засунув длинные руки в карманы некогда белых полотняных штанин, Самбонанга с независимым видом праздного гуляки вышагивал вдоль чередовавшихся оград разной высоты, но одинаковой сухой каменной кладки. За ними виднелись аккуратные верхушки фруктовых деревьев и черепичные крыши добротных особняков. Он шел по улице, где еще несколько лет назад запрещалось прогуливаться цветным из непривилегированного сословия. Да и сомнительной элите из числа коренных жителей прежние власти, мягко говоря, не рекомендовали появляться здесь без приглашения заморских господ.
Изредка Самбонанга останавливался перед какой-нибудь витриной и разглядывал ее с необычайным интересом, однако в магазин не заходил.
Магазины посещал европеец, "Человек в черном костюме", который следовал за юношей через весь город вот уже третий час. Всякий раз, войдя в магазин, европеец возвращался оттуда без покупки, и они двигались дальше по противоположным сторонам улиц, словно не были знакомы друг с другом.
Лишь однажды, возле питьевого фонтанчика, они перебросились несколькими фразами.
— Ушел на покой, но предчувствовал, что снова займусь беготней на склоне лет. Ай да Кими-старина! Зашвырнул меня в молодость! Вот только ноги чуть хуже стали слушаться.
— Мой учитель говорил, что вы своими ногами жонглируете в каратэ с потрясающей силой, — заметил юноша, восхищенно поглядывая на отставного инспектора, — а дед зря не скажет.
— В суперкаратэ, сынок, верно, я еще ничего, Ойбор прав. Но таскаться по городу столько времени в этакую духотищу не по вкусу даже тренированным ногам.
— А мне хоть бы что! — вырвалось у Самбонанги.
— У тебя преимущество. Интересно, что ты запоешь в мои годы.
— О! Вы самый молодой из всех старых, кого я знаю! Смотрю на вас и сильно удивляюсь! Какие бицепсы! Плечи! Зубы!
Бывший инспектор расхохотался. Юноша выждал, когда он успокоится, и недоуменно спросил:
— Разве не правда?
Про зубы — это ты хорошо. Долго нам еще?
— Осталось немного, хороший белый человек, совсем немного, — заверил Самбонанга, — после этой заглянем только на улицу Капуцинов, там белые тоже облюбовали два местечка.