Жара
Шрифт:
– И вы утверждаете, что узнали о завещании только в понедельник утром, так? – уточнил Карелла.
– Да.
– Ваш муж вам о нем ни разу не говорил?
– Ни разу.
– Вам не кажется, что это немного странно?
– Джерри вообще был немного странный.
– Я хочу сказать, – пояснил Карелла, – странно, что человек не подумал обсудить свое завещание с женой.
– Ну, – возразила Энн, – мне кажется, что, если жена человека в этом завещании даже не упомянута, у него могут быть причины желать, чтобы она об этом не знала, не так ли?
– Как вы думаете, по какой причине
– Понятия не имею.
– Имел ли он основания подозревать, что вы подумываете о разводе?
– Не имел.
– Но вы же собирались попросить развода?
– Да, но я приняла это решение недавно.
– Но обдумывали вы его довольно давно, разве нет?
– Не так давно.
– А сколько времени?
– Точно сказать не могу.
– Но вы начали думать об этом раньше, чем месяц назад? До того, как ваш муж изменил завещание?
– До прошлого понедельника я вообще не знала, что он изменил завещание. А-а, понимаю! Вы думаете, что я начала задумываться о разводе из ребяческой обиды, после того как узнала, что он исключил меня из своего завещания? Ах, мистер Карелла, если бы в жизни все было так просто! Нет, я не знала о его новом завещании. Нет, оно не имеет никакого отношения к моему решению о разводе. Я просто устала. Устала утирать ему нос, поддерживать его самолюбие, его мужское «эго»... – Она покачала головой. – Я устала. На прошлой неделе, в Калифорнии, я окончательно осознала, что больше не могу. Я хотела вздохнуть наконец свободно. Я позвонила свекрови и сказала ей о том, что собираюсь сделать. И она дала мне свое благословение. Так что, понимаете ли, для меня на самом деле неважно, что я не получу этих двух миллионов. Два миллиона – это, конечно, очень хорошо. Но меня они не интересуют. Меня не интересует даже та сотня тысяч, которую я получу по страховке. Быть может, вам будет трудно это понять, но меня все это действительно не интересует. Я не испытываю гнева, вовсе нет. Только разочарование и печаль, как я уже говорила. Я служила ему почти пятнадцать лет – хорошо служила. Разочарование, печаль и – должна признаться – невероятное облегчение. Как хорошо будет снова ощутить себя живой! Вы просто представить себе не можете, как это хорошо.
– Миссис Ньюмен, вы говорили, что у вас есть уборщица, так ведь? – спросил Карелла.
– Да. Женщина, которая приходит раз в неделю.
– В какой день?
– По пятницам.
– Вы ведь уехали в Калифорнию в пятницу, так?
– Да.
– И вернулись тоже в пятницу.
– Да.
– Ваша уборщица приходила в то утро, когда вы уехали?
– Нет. Она в Джорджии, я же вам говорила.
– А в ту пятницу, когда вы вернулись, она приходила?
– Нет.
– Она по-прежнему была в Джорджии, так ведь?
– Да.
– Следовательно, раз ее не было, она не могла убраться в квартире в тот день?
– Извините, мистер Карелла, но что...
– Миссис Ньюмен, а вы сами в тот день не убирались? Вот, к примеру, не вытирали ли вы кондиционер?
– Что?
– Кондиционер.
– Вытирала ли я кондиционер?
– Да.
– Простите, зачем?
– Понятия не имею. Так вытирали или нет?
– Нет, конечно!
– Техэксперты
– Проверили?
– На наличие отпечатков пальцев. Они проверили кондиционер и все остальное. Вы говорили, что вернулись домой в половине девятого...
– Да.
– Могло ли случиться так, что кто-то вытер этот кондиционер в промежутке с половины девятого до десяти?
– Я... я не знаю...
– А пузырек с секоналом?
– Что?
– Пузырек с секоналом. Если ваш муж совершил самоубийство, он не мог не брать его руками.
– Я... на самом деле... я не...
– Вы точно этого не делали?
– Ну конечно! Зачем бы мне... Конечно, я этого не делала! Я сразу спустилась вниз, вызвать полицию. Я провела в квартире не больше... не больше минуты или двух... я...
Внезапно она умолкла.
Карелла стоял и смотрел на нее. Услышав голос сзади, он вздрогнул, обернулся и увидел Сьюзен Ньюмен, стоящую в дверях своей спальни. На ней был шафрановый стеганый халат. На губах ее играла слабая, потерянная улыбка.
– Дорогая, – сказала она, – я думаю, этому господину уже все известно.
– О Господи! – воскликнула Энн, набрала в грудь воздуха и крепко зажмурилась.
Итак, все кончено.
Встретить ее лицом к лицу, когда она вернется из своего «кино», и сказать ей, что он все знает. Что в понедельник она была с этим Ларри Паттерсоном, трахалась с ним в чужой квартире. Что он знает все о ней и ее женатом дружке. Что он догадался, что она лгала об этих съемках на фоне «Лонг-Дженерал», которые якобы отменили. Бросить ей в лицо тот неоспоримый факт, что мужчина, с которым она собралась в Южную Америку, – это тот самый Ларри Паттерсон, ее любовник. Сказать ей все и покончить с этим. Покончить с этим.
Когда он вернулся домой, было почти полдвенадцатого.
Он сунул ключ в замочную скважину и отпер дверь. В квартире было темно. Он протянул руку к выключателю у входной двери и включил свет. Он устал как собака и вдобавок вдруг почувствовал, что ужасно голоден. Он направился на кухню – и вдруг услышал в спальне какой-то звук.
Звук был очень тихий – его мог бы произвести вор, захваченный врасплох неожиданно вернувшимся хозяином. Всего лишь шорох за закрытой дверью спальни. Он потянулся к кобуре под мышкой и вытащил пистолет. Пистолет был пятизарядный «смит-вессон-сентенниал» 0,38 калибра с дулом длиной в два дюйма. Он знал, что это не вор – это Огаста, он знал также, что она не одна, и все еще надеялся, что ошибается. Рука его на ореховой рукоятке пистолета вспотела.
Он уже готов был развернуться и сбежать из квартиры. Он уже готов был сунуть пистолет в кобуру и повернуться спиной к закрытой двери спальни, к тому, что таилось за этой дверью, готов был уйти из квартиры и из их жизни, из их совместной жизни, из всего, что было между ними когда-то, давным-давно, готов был избежать столкновения, но знал, что оно неизбежно. Ему вдруг сделалось страшно. Когда он подходил к двери спальни, пистолет дрожал у него в руке. Словно за дверью прятался убийца с топором.