Жареный лед

Ермолаев Алексей

— Дело твое: хочешь — признавайся, хочешь — нет, — он поднял палец, и я с удовольствием обнаружил, что на кителе нет нарукавников, — но, думаю, о коллегах у тебя остались теплые воспоминания, и ты ни на кого не держишь зла, — почти по-отечески добавил хозяин

кабинета.

Я раскрыл рот и молча внимал. Единственное, что было понятно — туча прошла стороной и впереди какие-то сюрпризы.

— В общем, в Москве поддерживай нашу марку.

— В Москве, — подтвердил кадровик. — И можешь не притворяться! Знаешь ведь, что вызывают тебя в редакцию журнала. А раз дело запросили… — он сделал многозначительную паузу и, сладенько улыбаясь, добавил:

— Большому кораблю — большое плаванье. Деньги на командировку получишь у финансистов, поторопись, а то уйдут…

Выбравшись из Управления, я начал соображать. Статья про ганинские художества! Вот что сыграло роль и, судя по всему, здорово перевернуло мою жизнь. Работать в центральном издании министерства — мог ли об этом мечтать бедный провинциальный лейтенант, к тому же ходивший под угрозой разжалования или суда? Как признаются писатели, перо бессильно передать мои чувства…

Вечером я сидел в пустом купе фирменного поезда и никак не мог угомониться. Что вытворяет судьба с людьми! Ну как было не пойти в вагон-ресторан! Вид в спортивном костюме у меня был непрезентабельный, зато победоносный. Уж и назаказывал я себе закуски и выпивки. Кутил и счастливо улыбался. Положив

локти на драную салфетку, я глазел в ночное окно. Помещение постепенно заполнялось. Вот из-за буфета выплыла грациозная девушка, следом за ней прошествовал лысый кавалер. Они сели, а я, оторвавшись от зеркального отражения, покосился на парочку. Боже мой, в девице я мгновенно узнал Наташу! Сначала хотел встать и подойти к ней, но, к счастью, сдержался. Прикрывшись ладонью, стал прислушиваться. Банальная история. Плешивый плел ей что-то про киносъемки, она же томно улыбалась и изредка чмокала его в сухую, прорезанную морщинами щеку. Я убрал руку и принялся ловить ее взор. Наконец наши взгляды перекрестились. Хоть бы один мускул дрогнул на Наташи-ном лице — да, артистка из нее, наверное, получится изрядная. Каждый делает карьеру на свой вкус. Она отвернулась, взбешенный, я встал и пошел в свой вагон. В коридоре, у двери своего купе, опустил окно и высунул голову наружу. Холодный ветер дохнул навстречу. Боже, до чего все-таки прекрасна жизнь, которая втаптывает и возвышает, манит неизвестностью будущего…

Сунул в карман пальцы и неожиданно наткнулся на листок бумаги. Развернул его и обнаружил письмо от Татьяны. Ну конечно, когда она помогала матушке собирать меня в дорогу, то впихнула послание в надежный почтовый «ящик». Танька, Танька, какой же я дурак. Прости меня ты! Прощай, родимая сторонка! Нет, никогда я не смогу быть без вас!