Жаркие ночи в Майами

Бут Пат

— О Роб! — пробормотала она, вряд ли понимая, что хочет выразить, но ей захотелось услышать свой собственный голос, чтобы убедиться — это реальность, а не какой-то лихорадочный сон. Ее пальцы ощупывали всю его огромность, ласкали упругость вен, восторгались его стальной крепостью, напряженностью самого кончика. Она дотронулась до него губами, а Роб обхватил ее затылок, молча умоляя проделать то, чего ей самой хотелось больше всего. Лайза глубоко вздохнула и взяла в рот его вершину. Из горла у нее вырвался хрип, и она почувствовала, как его руки крепче сжали ее затылок, призывая ее продолжать, но при этом он был очень нежен, не применяя силу. Она взглянула на него, в то

время как ее язык услаждал его. Голова Роба откинулась назад. Он все еще был одет в этот ужасный костюм, но теперь сердцевина его души была открыта для нее. Вскоре он войдет в нее, заполнит собой самые недоступные уголки ее тела, а она раскроется под ним, и боль увенчает ее экстаз.

— Нет! — Его полузадушенный шепот остановил ее на краю пропасти. Он посмотрел на нее, и его лицо исказилось от боли. — Я не могу.

Мощный прилив ее вожделения разбился о волнорез этих неожиданных слов. Лайза недоверчиво улыбнулась. Он не мог ей отказать. У самого ее лица его тело кричало «да».

Роб отодвинулся, и она ощутила боль от того, что он оторвался от нее.

— В чем дело? — успокаивающе прошептала она, стараясь, чтобы паника в ее голосе не была так очевидна. Она должна завладеть им. Сейчас. Ничто и никогда в жизни не было для нее столь важно.

— Это неправильно, — сказал он и отвернулся. Как она может понять его? Они говорят на одном и том же языке, но, чтобы понять друг друга, у них должен быть общий опыт. — Я хочу сказать… это грех. Должна быть любовь. Должны быть взаимные обязательства. — Он заикался, произнося эти слова.

— Должно быть только это! — Лайза была так же уверена в своей правоте, как и он. Она обхватила пальцами ту часть его тела, которая изоблачала во лжи его язык. Она сжала его, заставив Роба застонать, но он и не пытался остановить ее. Роб ощущал себя в каком-то подвешенном состоянии, перед ним стояла дилемма, столь глубокая и ужасная, что ее невозможно было разрешить. Отсрочка — единственная надежда, но, казалось, не было способа остановить то, что уже началось.

— Пожалуйста… В глазах Роба была мольба о пощаде. Она могла помочь ему сделать правильный выбор. Она — его единственный шанс, Лайза знала это и успокаивающе сказала:

— Все в порядке.

Потом отодвинулась от него, улыбаясь, — губы приоткрыты, дыхание прерывисто вырывается сквозь них. Лайза повернула свое лицо так, чтобы на него падал лунный свет, льющийся из высоких окон в конце павильона, положила руки себе на груди и принялась массировать их. Она зажала соски между большими и указательными пальцами, и они выпирали сквозь черную ткань ее платья. При этом она не спускала с него глаз. Да, она поможет ему. В этот момент, когда он так нуждается в помощи, она будет рядом с этим парнем. Лайза Родригес — такая девушка, на которую можно положиться. Ее губы источают милосердие, доброта переполняет ее сердце. Она сунула руки под платье, высвободила одну грудь и показала ее Робу.

— О Боже…

То была молитва. И то было богохульство. Он смотрел на ее грудь, как смотрят на палача. В лунном свете, в ее руках грудь ее выглядела неописуемо прекрасной. Сосок, набухший от вожделения, рвался из тугой загорелой кожи, и совершенство этой груди отозвалось в той части его тела, которой Лайза завладела. Девушка медленно встала, подчеркивая решительность своих движений. Она раскручивала себя, как невероятно красивая змея. Левой рукой она поддерживала грудь, а правой приподняла подол платья на те несколько миллиметров, которые решали все. Роб как загипнотизированный следил за ее руками. Взгляд его уперся в треугольник белых трусиков, подчеркивающий скульптурность

бедер. Он проглотил сухость во рту, сердце его судорожно билось о ребра. За всю свою жизнь он не видел ничего более прекрасного.

Лайза знала это. Это было все, что она знала, все, что она когда-нибудь знала. Ни одно тело не может противостоять ее телу. Такого не случалось никогда. И никогда не случится. Этот мальчик рухнет, как все остальные, но было трогательно, что он пытается ей сопротивляться. И даже больше, чем трогательно. Это восхитительно! Лайза усмехнулась при этой мысли, ибо впервые в жизни она была благодарна Господу Богу. Потрясенные глаза Роба вернулись к ее груди. Он снова сделал глотательное движение, потом его взгляд опустился опять к трусикам — сверкающему белому треугольнику, выделяющемуся на фоне загорелых бедер. На трусиках проступала широкая влажная полоса. Ее вожделение было очевидным. О Господи, дай мне силы…

Она шагнула к нему ближе. Он отступил на шаг. Она с кошачьей грацией сбросила трусики и переступила через них. Они остались лежать на деревянном полу, и Робу они представлялись белым флагом, знаменующим его капитуляцию. Лайза еще выше приподняла подол своего платья, и он теперь мог видеть центр ее любви, поблескивающий в мерцающем свете. И она по-прежнему поддерживала грудь ладонью левой руки. Это сочетание нежной красоты и сладострастного вожделения оказалось слишком мощным для его самообороны. За спиной Роба был твердый край мраморного массажного стола. А перед ним было тело самой прекрасной девушки на свете.

Лайза просунула ногу между его ног, наступая на него, ее дыхание согревало его лицо. Роб оперся обеими руками о холодную плиту. Этот мрамор он ощущал как надгробный памятник на могиле, где похоронены его благие намерения, как алтарь, на котором его приносят в жертву дьяволу. Лайза прижалась к нему. Ее бедра прильнули к его бедрам. Его жар сладко смешивался с ее влажным огнем. Она опустила руки и, взяв его за бедра, прижала их к своему уже скользкому от испарины телу. Она направила его движением своего крепкого живота вниз, к шелковым волоскам, к бархатным губам любви. И все это время неотступно смотрела в его глаза, чтобы он никогда не мог забыть, как она прекрасна, как сильна, как невозможно ей сопротивляться.

— Ты будешь заниматься со мной любовью, — прошептала она. — Ты будешь делать это сейчас.

С этими словами она привстала на цыпочки и обеими руками направила его к тому месту, о котором он мечтал, которого страшился. Несколько долгих секунд он стоял неподвижно, трепеща под жаром, исходящим оттуда, прижимаясь к мягким губам, прикрывающим ее влагалище. Он знал, что слишком поздно. Он понимал, что это случится, но даже в этот момент он предвидел угрызения совести, которые ощутил. Но то будет потом. А это происходит сейчас. Роб закрыл глаза и рванулся вперед, к небесам, которые станут и его адом.

Он откинул голову, отдавшись всепоглощающему стремлению, и из горла его вырвался рык, в котором слились страсть и признание в поражении. Его мощные бедра напряглись. Он вонзился, как копье, в ее глубины, приподнял ее на воздух; ноги ее беспомощно болтались по бокам его напрягшихся бедер. Он открыл глаза, чтобы видеть триумф и изумление в ее глазах. Они расширились и округлились, потрясенные мощью его страсти. Лайза открыла рот, и из ее легких с протяжным свистом вырвался воздух, когда она ощутила силу этого вторжения. Все лицо ее озарилось осознанием того, что она больше не является лидером. В глазах был лихорадочный блеск, губы боязливо трепетали, она вздрагивала от сладкой боли, готовя свое тело к предстоящему испытанию.