Жасминовые ночи
Шрифт:
Ей хотелось написать ему и про другие события в своей жизни, и мелкие, и важные: например, что она чувствовала в ту ночь, когда пела «Мази» в «Мена-Хаусе» на фоне гигантских пирамид, или каким волшебным Каир бывает во время лучистых закатов, когда по Нилу плывут фелюки, похожие на гигантских бабочек. Написать про потрясающие магазины – некоторые намного превосходили все, что она видела в Кардиффе, про то, какой это ужасный город, с его жарой, шумом и вонью от сточных канав и верблюжьего помета. Хотя ей очень нравился запах специй на базарах, аромат гирлянд из жасмина, которые вечерами продают в ресторанах, и даже запах местной египетской пыли. Она хотела написать,
Сжав ручку в мокрых от пота пальцах, она написала адрес. Помрой-стрит, Бьюттаун, Кардифф, Великобритания. Родные места были в миллионе миль от нее. Накопив чуточку влаги в пересохшем рту, она лизнула края желтой аэрограммы и с тоской подумала, увидит ли она когда-нибудь отца.
Через несколько часов они выехали из Каира не в грузовике, а в стареньком автобусе, который, судя по дырам и вмятинам на его боках, уже попадал под обстрел. Бэгли с группой солдат уехал раньше, чтобы установить переносную сцену.
Саба сидела отдельно – в такую жару тело соседа кажется раскаленной печкой, а в салоне было достаточно места, и каждый мог при желании занять целый ряд. Арлетта и Янина, все еще не помирившиеся, сидели в противоположных концах, акробаты позади. Вилли, глухой ко всему, заливисто похрапывал под листом газеты НААФИ, а капитан Фернес угрюмо сидел позади водителя, выставив в проход толстые колени. Рядом с ним на кресле лежал его офицерский стек.
Саба свернула форменный китель и положила под голову – стекло было слишком горячее, а ей хотелось опереться на что-то головой – и, хотя уже чувствовала дурноту от тряски и бензиновой вони, стала внушать себе, что начинаются настоящие приключения. За окном миля за милей тянулись песчаные равнины, испещренные волнистой рябью; иногда мелькали скелеты сухих деревьев да кости животных.
Она уже задремывала, когда к ней притопал Вилли и положил ей на колени какой-то листок.
– Это тебе, дорогуша. Их принесли из НААФИ, когда ты спала. А потом я запамятовал в суете.
Два письма! Для нее! Сон как рукой сняло. Одно, со штемпелем Южного Уэльса, было написано стремительным почерком матери. Почерк на другом конверте был незнакомый, и у нее все сжалось внутри. Она покрутила конверт в руках и сунула в холщовую сумку, лежавшую возле ее ног.
«Дорогая Саба, – писала мать. —
На Помрой-стрит все нормально. Вот только миссис Прентис ездила две недели назад к сестре в Суонси и попала под бомбежку. Я по-прежнему работаю все часы, которые Бог посылает мне, а где – ты сама знаешь. Тансу немного раскисла без тебя, но теперь ходит в группу вязания в Морской холл и очень увлеклась этим. Малышка Лу ходит в новую школу в Понтии, ей там нравится. По выходным приезжает домой. Ты получила ее письмо? Твой отец опять в отъезде, он сейчас работает на … (ножницы цензора вырезали в этом месте неровную дыру), но мне кажется, что он написал тебе. Не знаю, что и сказать по этому поводу, так что предоставлю это ему. Но если и не написал, знай, что почта сейчас работает ужасно, и постарайся не беспокоиться.
Post Scriptum (у Джойс была привычка писать эти слова полностью).
Я
75
X – целую, О – обнимаю.
Мама. Мамочка. Саба прижала письмо к щеке и едва не разрыдалась от радости.
Перечитала еще раз – ей стало больно при мысли о том, что мама стала теперь посредником между ней и папой, словно Швейцария; еще представила, как Джойс выстояла многочасовую очередь за парашютным шелком, как шила платье на швейной машинке «Зингер», которой так гордилась. Скиапарелли с Помрой-стрит. Сабе захотелось, чтобы мама сшила что-нибудь красивое и себе. Платье она так и не получила, а если бы это и случилось, Саба все равно не стала бы его носить. Ну, разве что из сентиментальности надела бы его разок. Она с ужасом подумала, как все переменилось за кратчайший срок – даже то, что хотелось бы оставить без изменений. Теперь она мечтала лишь об одном – чтобы все остались живы и чтобы мама жила нормально и без нее – неужели это так ужасно? Она вздохнула и посмотрела в окно. Да, она оказалась никудышной дочерью.
Теперь другое письмо. Из сумки торчал конверт цвета буйволиной кожи, темно-желтый. Она поддела ногтем клапан и наполовину открыла его, когда перед ней снова появился Вилли. Рубашку хаки он сменил на полосатую пижамную куртку сомнительной свежести.
– Ничего, если я чуточку посижу с тобой? – Он тяжело плюхнулся на соседнее кресло. – Прости за то, что разбудил, но я испекся. Вижу, что ты потеряла свою подружку. – Он махнул рукой на крепко спящую Арлетту.
– Да, но… Я только что прочла первое письмо и вот думаю… – Она показала ему второй конверт, надеясь, что он поймет ее намек. Но Вилли не отличался чуткостью к таким вещам.
– Я слышал, что у вас случился большой конфликт. – Он показал на Янину, сидевшую возле водителя с высоко поднятой головой, будто удивленный страус, и придвинул к Сабе лицо так близко, что торчавшие из его ушей волосы защекотали ее подбородок.
– Эта заносчивая мадам нуждается во внимании, – шепнул он, – если ты понимаешь, на что я намекаю. Один из акробатов, кажется, Лев, сказал, что он этим займется. Молодец.
– Вилли! – Саба нахмурилась. – Это нехорошо.
– Это поможет ей танцевать, да и для здоровья тоже полезно. Арлетта чуть не осталась без волос, это ведь ужас какой-то. – Вилли обхватил свою лысую голову и пожал плечами. – По-моему, она чуть не сошла с ума. – Он хрипло засмеялся, взглянул на Арлетту и вздохнул. – Она ведь очень тонкая натура.
– Надеюсь, они помирятся, – сказала Саба. – Так скучно, когда они не разговаривают.
– Арлетта золото, – сказал Вилли. – Она справится с такой ситуацией. Если люди не могут ладить друг с другом, это плохо для компании, – убежденно добавил он и вытер взмокшее лицо. – Мы должны быть сплоченными. Никто не знает, что подстерегает нас за ближайшим поворотом, правда, девочка моя?
– Верно, Вилли, ничего-то мы не знаем, – подтвердила Саба. Они замолчали. Внезапно водитель резко вывернул руль, чтобы не врезаться в верблюдов, переходивших дорогу. Египтяне, гнавшие животных, равнодушно смотрели на автобус. На их покрытых пылью бесстрастных лицах тускло мерцали черные глаза. Горячий воздух дрожал над бескрайними песчаными просторами. – Конечно, мы больше не будем ссориться. Спасибо, что ты сказал мне об этом.