Жаворонки в снегу
Шрифт:
На столике зазвонил телефон. В трубке нервный голос дежурного:
— Ягодко, очистите стрелки! Тяжеловесный! Даем «зеленую улицу»!
Наташа взяла скребок, метелку, вышла из будки. Вдали раздался длинный, настойчивый гудок. Очищенные перья стрелок дрогнули, клацнули железными челюстями, плотно притулились к рельсам. По полотну скользнул фарой длинного желтоватого света паровоз. Наташа сошла с полотна и, обернувшись, увидела на рельсах что-то черное. Быстро подбежала. На полотне лежал человек. Над ним на коленях
— С ума сошли! — закричала Наташа. — Поезд, сейчас же уходите!
— Какой поезд, зачем поезд? Мы уже пешком, — сказал стоявший на коленях.
— Поезд идет, говорю!..
— А вот друг мой идти отказывается. Степк-а-а! Что ж ты, обормот, а еще собрался на свидание! Куда тебе? Не дошел, слабак! Если она узнает, обидится навсегда. Не дойти к милашке! Даст от ворот поворот...
— Перестань болтать, сейчас же уходите!
Уже над головами скользнул яркий свет фары. Тот, что стоял на коленях, повернул к свету голову и вдруг, словно понял то, что может сейчас произойти, быстро рванул приятеля на себя, и оба повалились на рельсы.
— На помощь! — закричала изо всех сил Наташа и, оглушенная то ли своим криком, то ли подходившим составом, ничего не помня, схватила и рванула на себя одного, затем другого. И сразу же ее обдало паром, запахом нагретых масел. Наташа повалилась в снег. Она слышала тарахтящую очередь пролетающих вагонов, понимала, что жива, что живы и те, кто всего полминуты назад лежал на рельсах, но от страха, внезапно охватившей ее усталости, тяжелой и цепенящей, она не могла подняться. Кто-то подхватил ее под руку, поставил на ноги. Это был дядя Клим. Рядом с ломом в руках, по-бычьи нагнув голову вперед, стоял Петя и быстрым испуганным шепотом говорил лежавшим в снегу:
— Не шевелись, голову размозжу, не шевелись!
— Что здесь произошло? — спросил дядя Клим.
— Да вот... — Наташа, сдерживая дрожь в голосе, выругалась. — Негодяи, лежали на рельсах, еще бы немного, и... прощай...
Петя опустил лом. Дядя Клим подошел к лежавшим.
— А ну, встать!..
— Да чего вы расходились? — сказал один. — Это кореш Степан пьяный, а я тоже немного того, а встать... — Он попытался подняться и сразу же, застонав, упал в снег. — Видишь, тоже не могу. Ваша баба так дернула, что, кажется, без ноги останусь. Ну и силища!
— Какая она тебе баба? — зло проговорил Петя. — Сам ты баба!
— А ты полегче, а то могу...
— А-а-а, — махнул рукой Петя, — ты уже ничего не можешь! Тоже герой!..
Дядя Клим с Петей отнесли Степана в будку. Наташа помогла второму подняться, и он, опираясь на ее плечо, припадая на больную ногу, пошел вслед за ними.
— Э-э-э, да с этим Степаном дела плохи! — сказал дядя Клим. — Лицо белее мела, а руки аж почернели. Как замерзшие кизяки.
— Морозу-то нет, — сказал Петя.
—
Степана раздели. Стали растирать. Лицо слегка заалело.
— А с руками дело худо... — заключил дядя Клим. — Куда же это вас черт нес?
— Не все равно? — лениво ответил приятель Степана. — Сделайте что-нибудь, нельзя ему без пальцев: семья у него.
— Семья! А когда пили, не думали о семье? — вставил Петя.
— В больницу надо, — сказала Наташа. — Здесь село — полтора километра.
Петя сердито засопел, сонные глаза стали злыми.
— Не было печали! — проговорил он. — Тащись с ним!
Дядя Клим выругался, еще раз пощупал руки.
— Гад! Если бы не семья, пачкаться бы не стал... Да и снег снова валит. Справишься одна, Наташа?
— Идите, что ж делать! Справлюсь.
Дядя Клим сходил в посадку, вырезал два деревца, привязал к ним свой брезентовый плащ. Степана унесли.
— А у вас что с ногой? — спросила Наташа.
— Не знаю.
— А ну, покажите.
Он снял пальто, ботинок. Ступня ноги распухла, покраснела.
— Пустяки, — заключила Наташа, — просто вывих. Утром будет дрезина, отвезем.
— А вас как зовут? — Приятель Степана, успокоенный, что все кончилось благополучно, что боль в ноге, казалось, уже затихла, улыбнулся.
— А зачем вам это знать?
– Приятно познакомиться. Меня зовут Дима.
– А меня Наташа.
Она посмотрела на него внимательно. Дима был худ, с длинным лицом, с тонкими, крзсными от холода пальцами, на которых виднелись грязноватые заусеницы. На нем был помятый пиджак болотно-зеленого цвета, штанины узких брюк намокли. Во всей его фигуре было что-то жалкое, отталкивающее.
— Нужно же было так нализаться! — отводя взгляд, брезгливо проговорила Наташа.
Дима заговорил, стараясь быть развязнее:
— Скучновато иногда, вот и веселимся.
— Скучновато! А вы где работаете?
— Я? Нигде. Никак не устроюсь на подходящее место.
Наташа поглядела на его пальцы с заусеницами и вспомнила слова своей матери, что заусеницы бывают только у бездельников.
— Значит, вы просто этот самый... как его... тунеядец?..
— Что? Это что-то вроде паразита? — деланно рассмеялся Дима.
— Что-то вроде.
— А вы знаете... — Дима пригладил волосы, приторно-томным взглядом посмотрел на Наташу. — Вы хороша-а-а! Зря я вас бабой назвал. Вот не думал, что в такой будке может жить такая королева!
Наташа покраснела, резко оборвала:
— Хватит болтать!
— А что же нам остается делать? И, знаете, очень романтично... Всегда спасают мужчины, а тут вдруг девушка с чудными глазами даровала жизнь. Вам здесь не скучно?
— Я же не вы.
— А кем вы здесь?