Жажда искушения
Шрифт:
Энн передернула плечами, вошла в квартиру и заперла балконную дверь. Поспешно подойдя к телефону, она набрала номер отделения интенсивной терапии, собираясь попросить медсестру отнести аппарат в палату Джона.
Однако ей сообщили, что поздно вечером его перевели в обычную палату, где в конце концов она его и разыскала.
— Это Энн, Джон. К тебе едет Марк Лакросс, чтобы снять письменные показания. Хочешь, чтобы я тоже приехала? Я могу быстренько выскочить и…
— И посторожить меня? — спросил Джон. — Нет, Энни, со мной все будет в порядке. Сделай одолжение,
— Ладно. Если ты уверен, что я тебе не нужна…
— Нужна, но не для этого. Я собираюсь рассказать правду, всю правду и ничего, кроме правды, и сотрудничать с полицией всеми доступными мне способами. Энн, ты была совершенно права: я обязан выяснить истину. Ради Джины, ради Кати, ради тебя и ради себя. Все будет хорошо. Но как пойдут дела, я еще не знаю. Повторяю, никуда не уходи, пожалуйста, ладно?
— Ну конечно.
Она повесила трубку, переоделась и принялась слоняться по квартире. Наткнувшись на мольберт, взяла карандаш и продолжила работу над эскизом портрета Синди.
Но вскоре работу пришлось отложить. Энн так и не сделала пока фотоснимков Синди и, следовательно, не могла писать ее портрет.
Она укрепила на мольберте новый, чистый лист бумаги, но отставила и его, перейдя к холсту и делая карандашный набросок прямо на нем. Ее воображение и ее пальцы работали с удивительной легкостью. Время полетело незаметно. Минуло несколько часов. Энн не прерывалась даже для того, чтобы выпить кофе, стакан воды или принять душ.
Когда телефонный звонок вернул ее к действительности, она с удивлением обнаружила, что уже достаточно поздно: солнечный свет, проникавший в гостиную-мастерскую через световой люк, начал меркнуть.
— Энни? — это был Джон.
— Привет! Как дела?
— Отлично. Послушай, я еду к тебе, меня освободили.
— Что?! — возмущенно закричала Энн. — Джон, ты перенес операцию! Ты не можешь…
— Энн, — нетерпеливо перебил ее Джон, — ты представляешь себе, сколько стоит пребывание в такой больнице со всем этим сверхсовременным оборудованием? Меня достаточно крепко сшили, тщательно проинструктировали, как вести себя, и отпустили.
— Но ты только что вышел из коматозного состояния!
— Точно. Но ведь вышел же!
— Я не верю, что…
— Энн, я уже еду. Мне нужно тебя повидать, поговорить с тобой, мы должны вместе все обдумать.
Джимми Дево там, внизу, наверное, все еще наблюдает за ее окнами. Дверь в ее спальню по-прежнему висит на одной петле. И Марк может появиться здесь в любую минуту.
К тому же она чуть не забыла, что Эйприл хотела ей что-то рассказать.
— Джон, не приезжай сюда.
— Почему?
— Я не могу тебе это сейчас объяснить. Давай встретимся в клубе.
— В «Аннабелле»? — озадаченно уточнил он.
— Да. Жди меня там через полчаса.
— Хорошо. Буду ждать.
Энн положила трубку и тут заметила, что огонек автоответчика мигает — Господи, она не удосужилась прослушать записи с тех самых пор, как получила сообщение из больницы и помчалась туда.
Энн нажала кнопку прослушивания. Первая запись представляла
На второй дыхание было более громким. Кто-то дурачился, пытался напугать меня, подумала Энн, услышав на третьей записи еще более шумное дыхание.
Она хотела было прекратить прослушивание и выключить автоответчик, но тут услышала голос дочери: «Ма? Это Кати. Мне сообщили, что ты просила позвонить. Это так? — послышался какой-то треск и сдержанное ругательство. — Мам! По их словам, ты говорила, что это не срочно, но чтобы я тем не менее позвонила как можно скорее. Мам, я сегодня вечером уезжаю обратно в лагерь, ну пожалуйста, возьми же трубку. С тобой ничего не случилось? С папой все в порядке? Мам! Ну ладно, попробую еще раз позвонить завтра, в десять часов по вашему времени. Пожалуйста, будь дома, я с ума схожу. Я тебя люблю. И передай папе, что я его тоже люблю. Будь дома, пожалуйста. Просто ужасно, когда не знаешь, где твои родители!»
Энн упала в кресло рядом с телефоном. «О Кати!» — вырвалось у нее. Она проверила время записи: Кати звонила сегодня утром минут за десять до того, как Энн вернулась домой. Ну что ж, в том, что Кати так долго не могла с ней связаться, был и положительный момент: теперь Энн не придется сообщать ей, что ее отец в больнице.
Теперь она должна будет лишь сказать, что, если в ближайшее время не откроется что-то новое, Джона, вполне вероятно, обвинят в убийстве.
Энн отчаянно застонала, потом, вспомнив, что должна встретиться с Джоном, вскочила с места, но тут же сообразила, что бассетоподобный Джимми наблюдает за входом.
Она задумалась: как бы выскользнуть из дома, чтобы Джимми Дево ее не заметил?
Синди считала, что в этот вечер танцевала особенно хорошо.
К своему обычному костюму она добавила одну деталь — крохотную белую сумочку, которая свисала со шнурка, свободно опоясывавшего ее талию. Покачивая бедрами, приседая, делая вращательные движения, посылая воздушные поцелуи, надувая губки и улыбаясь направо и налево, она довольно плотно набила сумочку купюрами.
Покинув сцену и направляясь в гримерную, она поздравила себя с «хорошим уловом». На полпути ее остановил дородный рыжий вышибала по прозвищу Одноглазый Джек. Его действительно звали Джеком, а глаз он потерял в потасовке еще в школе. Он был вполне симпатичным парнем и хорошим вышибалой: относился к людям очень доброжелательно, но до тех пор, пока те не становились буйными и не начинали себя плохо вести. Уж тогда Джек безжалостно вышвыривал за дверь любого.
— Синди!
— Да?
— Хозяин хочет видеть тебя.
— Что?
— Он послал тебе вот это. — Джек поднял руку с зажатыми между пальцами двумя хрустящими сто-долларовыми бумажками.
Она ловко выхватила деньги.
— Это ты так хороша или ему так приспичило? — ухмыляясь, поинтересовался Джек.
— Почему бы тебе не спросить у него самого? — парировала Синди.
— Потому что мне нравится моя работа, — признался Джек.
Проходя мимо него, Синди, тряхнув головой, пригрозила: