Жажда любви

Трамп Ивана

— Отлично… Я оставлю свой номер телефона в блокноте на ночном столике, хорошо?

Адам кивнул головой, проводил девушку взглядом, потом повернулся к зеркалу. Выглядел он неважно. В его коротко стриженных густых волосах стала заметна седина, под глазами появились темные мешки, а загар не скрывал нездорового цвета кожи. Сняв махровый халат, Адам критически осмотрел свое тело. Он перестал заниматься физическими упражнениями, мало спал и слишком много ел. Десять фунтов лишнего веса. Пора сесть

на диету, решил он.

Образ Марка ван Холлена, подтянутого атлета со строгими приятными чертами лица возник в его сознании, и Адама снова охватило беспокойство, разочарование и нарастающее чувство бессилия.

Марк воплощал в себе все, что Адам презирал. Он поднялся из самых низов, а свое огромное состояние нажил упорным трудом. Многие, возможно, восхищались им, но только не Адам. Он понимал, что теперь выскочки, подобные ван Холлену, угрожают могуществу древних семей, ведущих свое начало еще от первых переселенцев. Нет, не ван Холлены должны определять экономику его страны, считал Адам.

Как только Катринка могла сделать это? — удивлялся он. — Неужели она ничему не научилась за годы жизни с ним? Неужели она не прониклась хоть частью его презрения к таким выскочкам? Впрочем, сама Катринка ничуть не лучше ван Холлена. Став женой одного из Грэхемов, она не стала Грэхем, часто повторяла его мать.

Адам включил душ, отрегулировал температуру воды и встал под сильную струю. Сын: Что его мать говорила о сыне Катринки? Какая-то нелепость. Нельзя прожить с женщиной больше десяти лет и не знать, что у нее есть сын. Может быть, заметка в «Таймс» — всего лишь газетная утка?

Томаш, подумал он, поддаваясь успокаивающему воздействию горячей воды. Томаш, единственный из друзей Катринки, кто поговорит с ним, кто разъяснит ему, что происходит.

— Мне все равно, что киносъемка в полном разгаре, — кричал Адам в телефонную трубку. — Скажите ему, что я хочу поговорить с ним. Сейчас же!

В Монреале снимали кассовый фильм «Обреченные на смерть». Пока помощник режиссера искал Томаша, владелец и президент «Олимпик Пикчерз» нетерпеливо ходил из угла в угол по сверкающему полу библиотеки, держа в руке чашку с черным кофе. Шесть часов утра, слишком рано, чтобы ехать на киностудию.

Адам снял этот дом год назад у Дрексела Бернхема, торговца, который не мог больше содержать его, но и не хотел продавать. Это двухэтажное здание, отделанное белым мрамором и расположенное высоко над морем в нескольких милях от Малибу, очень нравилось Адаму. Именно о таком доме, совершенно не похожем на шумный фамильный дом его семьи в Ньюпорте, на претенциозные апартаменты, в которых он жил с Катринкой, Адам и мечтал.

— Адам, ты полагаешь, я сумею вовремя закончить съемку

фильма, если ты постоянно будешь отвлекать меня телефонными звонками? — Томаш как всегда был сердит. В Голливуде поговаривали, что он не умеет ладить с людьми.

Как бы то ни было, Томаш Гавличек был не только хорошим кинорежиссером. Он был человеком, одаренным богатым воображением. Он вполне соответствовал расхожему термину «творческая личность». Фильмы, которые он снимал, делали деньги, большие деньги. Именно поэтому продюсеры, и Адам в том числе, мирились с его скверным характером. Адам, который когда-то обеспечил Томашу его первую работу в Америке, даже считал его своим другом.

— Когда ты планируешь закончить? — поинтересовался Адам.

— Днем в пятницу, даже раньше, если только наш разговор не затянется слишком долго.

Хотя Томаш уехал из Чехословакии гораздо позже Катринки, но новый язык он освоил лучше.

— Как идут дела?

— Прекрасно. Великолепно, — сказал Томаш нетерпеливо. — Ты же видел отчеты.

— Да, — ответил Адам. — Там все в порядке.

— У тебя какие-то проблемы? — спросил Томаш после короткой паузы.

В его голосе послышалось беспокойство: Адам не стал сразу же обсуждать деловые вопросы, а это было непохоже на него.

— Не совсем, — сказал Адам.

Снова наступила пауза.

— Адам, — не выдержал наконец Томаш, — у меня бездельничает вся съемочная группа, а на площадке простаивают высокооплачиваемые артисты. Это стоит больших денег.

— Да, понимаю. Дело в том… Я хотел бы поговорить с тобой о Катринке…

— А… — В его голосе послышалась настороженность.

— В сегодняшнем номере «Таймс» написано, что она вышла замуж… За Марка ван Холлена.

— Ну?

— Тебе не кажется, что ей следовало бы самой сказать мне об этом?

— Ты же ей не отец, Адам. Ты ее бывший муж. Она не обязана спрашивать у тебя разрешения.

— Я говорю не о разрешении. Я говорю о хороших манерах.

Конечно, Томаш мог бы поинтересоваться у Адама, где были его собственные хорошие манеры, когда он спал с лучшей подругой Катринки, но промолчал.

— А что тебе известно о ее сыне? — продолжал Адам.

— Об этом тоже сказано в газете? — спросил Томаш.

— Значит, это правда?

— Почему бы тебе не спросить Катринку? — помедлив, ответил Томаш.

— Ее нет в Нью-Йорке, она отправилась в свадебное путешествие, — голос Адама снова налился злостью. — Черт возьми, Томаш, объясни мне, что происходит?

— Послушай, Адам. Катринка на днях пригласила всю нашу компанию на обед. Не пришла только Зузка, — он говорил о своей бывшей жене. — Катринка была с Марком. Там она объявила об их свадьбе.