Жажда снящих (Сборник)
Шрифт:
«Так грустно, мой лорд… Я всего лишь не желала умирать вдали от тебя. Но, видимо, суждено».
Я выпрямилась. Мы, оставшиеся, перекинулись взглядами. Потянули мечи из ножен, заухмылялись, будто объединённые общей похабной тайной.
– А что, Генри, – проговорил Эвверин, – не подтянуть ли тебе безрукавочку, а? Не жмёт ли где? Может, напоследок?..
– Попробуй, Мак – я тебе кой-чего так подтяну, разом жить захочется.
Мужики загоготали – беспечно и развязно, куда веселее, чем соответствовало моей неуклюжей шутке, будто сидели в трактире
Я вдруг ощутила, что у меня затекла рука, и широко махнула мечом. Сказала:
– За милорда!
А Уокерс, изогнув обветренные губы в подобии усмешки, добавил – вполголоса:
– И его ведьму Аделину.
Мы кричали так всегда, хоть ты и не знал об этом, мой лорд. А, узнав, конечно, разгневался бы. Но память о твоей Аделине – это всё, то ещё держит тебя в живых. А стало быть – всё, что может держать в живых нас. Пусть ещё и совсем недолго.
То есть так кричали они: я – никогда.
Я не могла… ты же знаешь, Господи, я просто не могла.
– За его ведьму Аделину.
– За его ведьму Аделину!
– За милорда и его ведьму Аделину! Открывай!
Райлен сбил с двери засов. Мы ринулись вперёд, вверх по лестнице, туда, где ещё было солнце и где пара десятков уцелевших ждали нашего решения – ринулись, чтобы сказать им, что пришли разделить с ними их участь, которая волею нашего милорда одна для всех.
«Это глупо, мой лорд, но, слава Богу, у меня уже не будет возможности тебе об этом сказать».
– За милорда и его ведьму Аделину! – во всю силу глотки закричала я, и в глаза мне ударил солнечный свет.
Ворота Тэленфорта раскрывались медленно, неохотно, с мучительным, раздражённым скрежетом – словно форт не хотел принимать меня. Вполне возможно, что так – ведь в каждом родовом замке живёт частичка души его хозяина, а ты, без сомнения, не обрадуешься мне, мой лорд.
Сумрачный неприветливый двор плыл у меня перед глазами, плыли стены, плыли лица, голоса и звон железа сливались в единый заунывный гул. Кто-то кричит, чьи-то руки – на моих плечах, но я слишком устала, чтобы замечать это. Вдруг узнала мелькнувшее передо мной лицо: Айвин?
– Седдерик, – сказала я. – Там, сзади. Он ранен. Сзади…
Айвин посмотрел мне в глаза и покачал головой. Я вздохнула – почти облегчённо. Не помню, когда я перестала слышать хрипы Седдерика за своей спиной, но я ведь знала, что он не выдержит дороги. С развороченной-то грудиной…
– Я не могла. Я так старалась и всё рано.
– Вам надо отдохнуть, леди Генриетта, – сказал Айвин.
«Почему все они прячут от меня глаза?»
Впрочем, вздор – я знаю, почему. Я знаю, и я так виновата перед ними.
И перед тобой – так виновата, мой лорд.
– Сколько
– Не знаю, милорд. Не более четверти часа. Нас было совсем мало.
– Так значит, ты осталась одна.
Ты стоял перед камином, заложив руки за спину, и мял пальцами ладонь. Я не видела твоего лица, но и одной твоей позы, исполненной упрёка, было достаточно. Мне бы хотелось, чтобы ты меня ударил – я заслужила это, и давно заслужила. Что за дерзость – не умирать, когда положено.
– Да, милорд, я осталась одна.
Ты хотел бы спросить, каким образом – я знаю, что хотел, но удержался, потому что боялся, что в голосе слишком отчётливо прозвучит горечь. Впрочем, это был бы бессмысленный вопрос – я сама не знаю, почему выжила в том аду. И не помню, как выбралась из него – очнулась уже на дороге, волоча Седдерика. Помню лишь, что отчаянно хотела жить – снова, и прости меня за это, прости, прости, прости.
Ты хрустнул костяшками пальцев, развернулся, огонь камина высветлил подол твоего плаща алым сполохом. Ты похудел, под глазами у тебя образовались мешки, а на лбу и меж бровей пролегли морщины. Слишком ранние морщины, мой лорд… А я помню самую первую – в левом уголке губ, она появилась в ту ночь, когда опускали в фамильный склеп тело твоей Аделины.
– Мы встретили подкрепление на полпути к Тэленфорту, – хмуро сказал ты. – Они опоздали всего на день. Море штормило, им пришлось переждать в случайном порту. – Ты с силой ударил стиснутым кулаком по раскрытой ладони. – Проклятье, всего один день! Если бы не чёртов шторм, они подошли бы к Галенфорту вовремя! И Седдерик не погиб бы! Седдерик и остальные!
«Но, может быть, погибла бы ты» – тебе ведь так хотелось это добавить, отчего же ты удержался? Пути Господни поистине неисповедимы. Разве же я знала, что так получится?
– Простите, милорд, – пробормотала я, и тебя передёрнуло. «Боже, как я глупа… ты и так ненавидишь меня, а я лишь усиливаю твою неприязнь тем, что слишком хорошо тебя понимаю».
Ты не хочешь, чтобы я тебя понимала. Ты не хочешь, чтобы я была рядом. Не хочешь ни видеть меня, ни слышать обо мне, мечтаешь забыть о моём существовании. А я всё равно остаюсь. Хотя знаю – тебе в тягость я, и ещё больше – моё чувство, с которым ни один из нас ничего не может поделать.
Ты стоял в островке красного света, стиснув руки, смотрел сквозь меня и хотел, чтобы я ушла, но я не могла удержаться и всё равно прошептала, снова, как безумная:
– Прости, я просто так хотела умереть рядом с тобой…
Ты круто развернулся к камину, выпрямил на миг согнувшуюся спину. Сказал, жёстко и холодно:
– Вы можете идти, леди Генриетта.
– Милорд…
– Что ещё?
– Джой Уокерс перед смертью… просил, чтобы вы… одумались.
По твоей спине прошла судорога – я заметила это даже сквозь латы и плащ. Ты снова сжал кулаки, но не обернулся.
– Хорошо. Идите.
Я поклонилась и вышла.
Ты выполнишь предсмертную просьбу своего вассала, мой лорд?