Жажда/water
Шрифт:
– Что это значит, твою мать?
– спросил Гарри.
– Это значит, - Драко безразлично зевнул, - что я ничего не делал. Она все сделала сама. Сказать по правде, не хватало еще мне трудиться.
Гарри сощурил глаза.
– Что?
– Чертовски удобно, - продолжил Драко.
– Теперь я знаю, что могу запросто скидывать всю работу на нее, в последнюю минуту, и привет-пока. Грязнокровка – что-то
Гарри шагнул к нему, не обращая внимания на руку Рона, которая внезапно оказалась на его плече.
– Ты извинишься перед ней, - потребовал он.
Драко засмеялся.
– Или что? Узнаю пресловутую Поттеровскую ярость?
– Хочешь выяснить?
– Гарри пытался говорить спокойно. Рука Рона сильнее стиснула его плечо, но он сбросил ее.
– Я в порядке, Рон.
– Он в порядке, мамочка.
– прогнусил Драко, - Его только заколдобило по поводу идиотского графика, вот и все.
– В следующий раз, когда я буду разговаривать с Гермионой, - прорычал Гарри, - хорошо бы, она уже получила твои извинения.
Драко посмотрел на свои руки и выковырял грязь из-под ногтя.
– Тебе никогда не приходило в голову, что эта сука может сама о себе позаботиться?
– протянул он, - Она сделала график. Это ее проблема. Вся эта херня насчет защиты не скрывает того, что ты все время пытаешься забраться к ней в трусы, Поттер.
Гарри шагнул к нему.
– Я о ней забочусь, - сказал он.
– И буду это делать до конца года, обещаю. Никакие дерьмовые штучки не сойдут тебе с рук, Малфой.
– Оставь это, Гарри, дружище, - осторожно сказал Рон. Запахло неприятностями.
Но первый ход сделал Драко. Он придвинулся к Гарри почти вплотную.
– Я ни за что не извинюсь, ты, нахальный маленький придурок, - выдохнул он.
– Я вытрясу из этой суки Грейнджер последние остатки самоуверенности. Даже жалко, что вы не сможете насладиться представлением.
– Он усмехнулся.
– Достоинства отдельной гостиной. Она действительно весьма приватна.
– Я сказал, - Гарри не сделал ни малейшей попытки отодвинуться от возвышающегося над ним Малфоя, - оставь ее в покое. Не доставай ее.
– Ну, что тебе сказать?
– Драко рассмеялся ему прямо в лицо.
– Если мне скучно – мне скучно.
Гарри сжал кулаки. Рон торопливо вклинился между ними.
– Отвали, Малфой!
Драко посмотрел мимо него.
– Что, не нравится, что я могу сделать с ней все, что мне взбредет в голову, а, Поттер?
– Заткнись.
– Все, что мне захочется, - медленно повторил Драко.
Рон обернулся и перехватил занесенную руку Гарри.
– Брось, Гарри! Этот урод не
– Если ты когда-нибудь...
– прорычал Гарри, хмуро уставившись на слизеринца из-за плеча Рона, - Клянусь, Малфой, ты об этом пожалеешь.
– Ой-ой-ой, - засмеялся тот.
– Кажется, у меня проблемы.
– Я тебя предупредил!
Драко помотал головой, и его улыбка слегка поблекла.
– Вам пора бежать, девочки, - сказал он, отходя от Гарри и Рона.
– Надеюсь, я никогда больше не увижу вас в коридоре прямо перед отбоем.
– Я сказал, - крикнул Гарри ему вслед.
– Только попробуй!
Поворачивая за угол, Драко облизнул губы.
– Долбаные грязнокровки омерзительны, - донесся его голос, усиленный эхом.
– Но чего не сделаешь, чтобы достать тебя, Поттер.
Глава 2
Звон серебра и вниз, к земле.
У Драко все тело было в рубцах. Отец бил его не каждый день, но иногда, ночами, почти каждую ночь, Драко приходилось, съежившись, забиваться в угол.
Люциус Малфой был ослепительно красив: ему вслед оборачивались на улицах, при виде его сердца ускоряли бег, в горле пересыхало. Он был всем, чем стремился быть Драко, всем, чем он не был. Никчемный ребенок, постыдный отпрыск. Он не заслуживал права носить фамилию Малфой, потому что Малфой - это не просто имя. Это право на чертово величие.
Когда Драко было четырнадцать, он приехал домой на Рождество. Радость была недолгой — матери не оказалось дома. Отец заставил его три часа практиковаться в заклинаниях, а потом отправил в постель. Драко хорошо запомнил ту ночь: он не спал, читал при свете палочки, вздрагивая всякий раз, когда слышал стоны Люциуса, трахавшего этажом выше какую-то очередную ведьму. На вопрос, почему это была не его мать, та, с которой он спал прошлой ночью, отец впечатал его лицом в стену. Кровь хлестала из раны на голове, а он всхлипывал:
«…простипростиотецпрости…»
Люциус пускал в ход кулаки, чтобы научить сына искусству разрушения. Играй, уничтожай, выигрывай. Это игра, говорил он. Каждый синяк или царапина учили — не задавай вопросов, забудь о совести, живи и продолжай традиции Малфоев. Отец показывал, натаскивал. Драко усваивал и ненавидел, не зная зачем, но принимал, все, до конца, потому что так должен делать Малфой.
Об остальном он не знал. Но однажды ночью услышал крики и бросился вниз. Громкие, жалобные крики, оглушающие, пронзающие мозг. Мать звала его, умоляла придти, остановить кровь, унять боль, удержать отца. Оказалось, тот часто бил ее, иногда – потому что у него было плохое настроение, или же ему так хотелось. Люциусу это нравилось. Его это заводило, блин. Драко сел на ступеньки и попытался занять голову, чтобы заглушить крик. Вспомнил песню и заорал ее про себя. Громко, еще громче, чтобы не слышать. Эту песню пела ему в детстве мать. О магии, о любви... любви... и семье. Малфои – вот так семья, думал он. Добро пожаловать в семейку. В такую ослепительно крутую, блин, берегите глаза.