Жаждущая против бесчувственного. Как стать счастливой!

Казакова Мария

— Давно, скоро уже должен вернуться.

Вот так и стояли и ждали, и стояли, и ждали, а потом я вдруг осознала странную вещь.

— Слушайте, если мы все здесь, а Алек у знахарки, то кто же тогда…, - указала я рукой на закрытую дверь, перед которой мы все и стояли.

И как раз после моих слов дверь волшебным образом распахнулась и явила нам темный силуэт с ореолом пышных кудрей. И я прекрасно знала, какого они цвета!

— Ты?! Но как?! — оторопела я.

Он же должен спать в комнате!

— Прости, сначала будить не хотел, а потом ты так удачно сбежала и упала, — послышался

его смешок. — У меня появилась отличная возможность проскочить!

Такого я никак не ожидала! Я там лежала, боялась двинуться и разбудить, а он только и ждал, пока я уйду!?

— Допустим, — недовольно скрестила я руки на груди и изобразила грозный вид, который не испортил по-прежнему страдающий и напоминающий о себе живот. — Но вообще-то ты должен быть за мной! Мы же тут не просто так бродим посреди ночи! Да? — ища поддержки, я потрепала каждого стоящего рядом за плечо, но те только тяжко вздохнули.

Вот она власть и влияние!

— Предатели, — обиделась я и отвернулась.

Просто какой-то закон подлости в действии!

Сотрудничество

Сквозь темный и мрачный сон до меня доносился противный звук. Мне казалось, что я только-только заснула! А тут кто-то нагло тревожил мой сон! Он и так еле держался на плаву сознания, а сейчас и вовсе рассыпался, как карточный домик.

А звук все раздражал, становился все громче и громче, заставляя меня при этом фантазировать нечто неприятное, тягучее, то от чего я так старалась спрятаться. И пряталась я от этого звука до тех пор, пока резко не подскочила на месте, и в голове не щелкнуло: «Кто-то жрет!»

Это было чавканье!

Культурное «ест» здесь не находило себе место. Такой голодный звук просто нельзя было интеллигентно охарактеризовать!

— Просыпайтесь, доходяги. Чайник уже вскипел.

Поморщившись и разлепив веки, я сонно взглянула на довольного Алека, сидящего за столом недалеко от нас, и с аппетитом поглощающего свой завтрак. Да так, что умудрился обляпать весь подбородок, но его это не смущало. А вот я на его тарелку даже смотреть не могла, боялась провести еще одну ночь у «заветной дверцы».

Кстати, о ней. Я сидела около стены, карауля эту самую дверь. Только теперь отбиваться, ломиться и пытаться опередить еще четверых рвущихся туда же, куда и я, не было необходимости. Пепельных и след простыл.

«Мы что провели всю ночь здесь, на полу?» — прищурившись, перевела я взгляд на прикорнувшую на моем плече Милу, что не спешила просыпаться. Ее бледность прошла, и на щеках появился здоровый румянец.

Ну, слава Творцу! Ей было хуже всех и, после «явление Дара народу» она у нас была вне очереди в сартир.

— Умойтесь пока, а я отвар разолью, — пробурчал Алек, чуть смущенно, но в то же время, нахмурив густые брови, и скрылся на кухне.

За окном уже вовсю сияло солнце и слепило глаза. Таверна еще спала, и я сладко зевнула и потянулась, разминая спину. Немудрено, что я не замерзла сидя на дощатом полу возле стены, ведь я сидела у Дариана на коленях, что с любопытством наблюдал за моим пробуждением.

Выглядел он растрепанным, его волны, казалось, закрутились еще сильнее и стали

еще пушистее, что придавало ему сходство со львом с пышной золотой гривой. Ясные глаза говорили, что проснулся он намного раньше меня, но это меня мало волновало. Зато то, что притаилось в глубине этих глаз, а именно нечто невероятно теплое и светлое, как и утро за окнами таверны, я со страхом совершить ошибку назвала бы любовью.

Так отец смотрел на меня, когда я шалила. Так дедушка умилялся, когда я отрывала новую книгу и задыхалась от восторга. Так Дариан смотрел на меня, когда мы остались одни и открылись друг друга, заставив второй камень сиять. Любовь она ведь такая разная в своих проявлениях, в своих оттенках. Но суть у нее одна!

Это была глубокая привязанность и желание быть с другим человеком (существом), идти рядом по жизни, примечать каждый вздох, каждое движение, делить каждое наполняющее тебя чувство с любимым, который становится частью тебя и делать все это с искренним интересом и желанием. Это чувство подобно тяге, подобно любви к солнцу. Как можно не любить столь яркое небесное светило? Вот и он не мог, а я вдруг почувствовала себя тем самым солнцем, ловя на себе его говорящий взгляд.

Я солнце? Я солнце! То, что освещает каждый день тысячи чужих жизней. И мне, словно доверили всего одну жизнь, но такую драгоценную, бесценную для меня. И доверил не кто-то, а он — Дариан.

Ну, надо же! Мне очень хотелось в это верить, но не верилось до конца. Поэтому я просто смотрела ему в глаза, не говоря ни слова, словно могла передать ему все свои чувства и эмоции мысленно, как это делали окаменелые в их мире до ужасной трагедии.

— А я то думал, что наконец-то высплюсь этой ночью. У Талта, как ты помнишь, мне такая возможность выпадала редко. Но…,- уголок его губ заметно дернулся, и он прикрыл глаза, мотнув головой, словно вспоминая что-то забавное и приятное, а затем: «С тобой не соскучишься, — нежно шепнул он, объятый солнечными лучами, мягко касаясь губами щеки.

Бессонная ночь забылась, как будто ее и не было. Было так тепло и уютно в объятьях своего Дара, что я разомлела, подставляя лицо навстречу солнцу. Новый день, снова в путь, навстречу новым приключениям…вместе!

— Мм? — я вдруг почувствовала себя кошкой, которой нестерпимо хотелось замурлыкать после ласки хозяина. Этого я сделать не могла, но вот улыбнуться, глядя в сияющие изумрудами глаза и, подавшись вперед, потереться носиком об благородный нос с горбинкой любимого окаменелого, все же решилась, чем заслужила еще один утренний поцелуй уже в другую щечку.

А хотелось-то в губы! Очень хотелось! Мне даже ему в глаза смотреть было не надо, чтобы убедится в силе своего желания.

Поэтому, блаженно опустив веки и приблизившись к лицу Дариана, я приготовилась получить желаемое, но только я легко коснулась родных губ, как тяжесть с моего плеча исчезла, и мы услышали громкое и писклявое: «ОЙ!».

Мила так резко отшатнулась, что влетела спиной в дверь, которая за ночь хождений туда и обратно уже громко и возмущенно поскрипывала.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я девушку, — надеясь, что мой голос звучит дружелюбно, а не раздосадовано.