Жбанов Владимир Рыжий

Неизвестно

— Ритуль, а знаешь, чему удивлялись мои жены?

— Чему? — улыбаясь, поинтересовалась Рита.

— Что меня комары не кусают, — они громко засмеялись. Смеялись долго, пока Рыжий не закричал от боли.

— Не бойся, это все-таки тебя укусила кома-ри-ха, — они снова засмеялись, а Рита продолжала его «кусать».

— Ну а потом? — надкусывая большой красный помидор, с любопытством спросила она.

— Потом она стала вести себя так гладко, не оставляя ни петли ни зазубрины. Ты ждешь, на чем она прокололась? Да элементарно. — Рыжий прилег на бочок, состроил

лукавую физиономию и, почесав небритую щеку, продолжил рассказ:

— Она стала боготворить мои надгробные дела. И они шли неплохо. Вот од­нажды во сне я увидел хорошую идею для создания памятника нашим ребятам, погибшим в Афгане. С утра прибежал в мастерскую, достал каркасик и начал. Только представь себе: огромная глыба, состоящая из человеческого месива — танкисты, летчики, солдаты, — формально можно здорово закрутить. И из этой глыбы выходит, нет, только наполовину вышел юноша. Такой красивый, с опу­щенными к земле глазами, а его поддерживает под руки спустившийся с неба Ангел. — Рыжий замолчал, скрипнув зубами, слезы наворачивались на глаза, а горло странно сдавливало. Он закурил, пытаясь унять дрожь в руках.

— Сережа, — спросила Рита, — почему у вас, как и у моряков, тельняшка по­лосатая?

Рыжий понимал, что она просто снимает напряжение, но все же ответил.

— У них море Черное — полосы черные, а у нас небо голубое — полосы го­лубые.

Они смотрели друг другу в глаза, и оба понимали, что сменить тему невозмож­но. Маргарита первой отвела глаза, и Рыжий продолжил:

— В то утро я был счастлив, лепил с вдохновением, какого не испытывал уже очень давно. Я уже видел это все в натуре. Потом пришла Маринка, принесла бу­тылочку. Она была одета очень сексуально, а туго стянутые назад волосы делали ее похожей на японку. Мы ели, закусывали, смеялись. Маринка была как никогда хороша, и вот в самый яркий момент, когда душа уже, кажется, на небе, она мне и говорит: «Рыженький, хороший мой, я так понимаю твою боль, ну пиши ты им письма, ну встречайся с ними, но не трать ты время на эти скульптурки. Посмо­три, скольких заказов это стоит, а ведь это же деньги, наши с тобой деньги, и от этого зависит наша жизнь».

— Какая жизнь, Марина? — спрашиваю я ее, — я впервые, слышишь, впервые после войны ... а ты ? Как ты могла? Скульптурки ... Видишь ли, Рита, я с другим столкнулся — классная Маринка во всем, но как с дурой жить?

— Ха-ха-ха, — Рита залилась смехом. Рыжий остановился в недоумении. Она, продолжая смеяться, спросила:

— Сережа, как тебя терпели твои жены?

— Не понял?

— И не поймешь. Я хочу целоваться с тобой.

Счастливые минуты переходили в часы. Он мучился вопросом: почему она не отпускала его от себя и не гнала?

— Сереж, после всех этих женщин ты выбрал меня. Почему?

— Хочешь, я расскажу тебе интересный исторический случай. Встречаются как-то Хэменгуэй и Эрих Мария Ремарк. Ремарк спрашивает.

— Перестань, — попыталась оборвать его Маргарита, — такого не могло быть.

— Да подожди ты, не перебивай, так вот, Хэм спрашивает: «Скажи, Эрих, где ты такую бабу нашел, что через все творчество

несешь?» А тот ему в ответ: «Хэм, я-то да, а ты где? Они так похожи».

— Сергей, перестань, ты все выдумываешь.

— А ты не перебивай, до конца дослушай, а то не женюсь в четвертый раз.

Они засмеялись.

— Так вот, — продолжал Сергей, — я подхожу и говорю им: «Друзья мои! Вы своих баб придумали, а моя настоящая, вот она.»

Сергей повалил Риту. Они обнялись и начали целоваться.

Рыжий был безумно влюблен. Маргарита — очарована.

Обратно к электричке шли быстро и легко. Они не замечали всё чаще встре­чающихся по пути людей, начинающих сгущаться сумерек и вечерней прохлады. Сергей рассказывал про рыбалку. Рита звонко смеялась. Они, словно двое моло­дых влюблённых, вели себя по-детски безрассудно. Они соскучились по таким, какими были сами.

Рыжий предвкушал праздничный вечер. Представлялся Ритин стол с огурчи­ками и картошечкой. И, конечно же, с ней, с родимой, запотевшей, замёрзшей, заждавшейся водчонкой, которая была заранее бережно упрятана им в морози- лочку.

На вокзале Рыжий столкнулся с коллегой.

— Привет, Серж!

— Здорово!

— Поздравляю, твою «Шляпку» купили. С тебя причитается...

— Серьезно? — Рыжий не поверил. — Неужели? Маргарита, ты слышишь? Вот это класс! Теперь заживём, — радовался он. — Санёк, это точно?

— Да, я сегодня был в галерее, спрашиваю директора: «А где “Дама в шляпке” Рыжего?» А она: «Купили».

— Спасибо, старик. С меня причитается, заходи.

— А ты ведь мне не говорил? — удивлённо спросила Рита.

— Сглазить боялся, — Сергей улыбнулся и, посмотрев в глаза любимой, ска­зал полушёпотом:

— Я люблю тебя!

— И я тебя, Серёжа!

— Как хорошо у нас с тобой всё вышло. Я знал, что это должно произойти. Я верил, что это будет.

— Я тоже знала, что встречу тебя!

Они стояли посреди вокзальной площади, в центре людской суеты. Одни уез­жали, другие приезжали, третьи встречали и провожали, продавали и покупали, пили и гуляли. Кипела вокзальная жизнь. Рыжий хорошо знал её. И именно здесь он стоял сейчас как вкопанный перед любимой женщиной. Почему-то имен­но здесь ему нужно было говорить о любви к ней. Ему никто не мешал. Так же как и широкий круг друзей и знакомых в его жизни. Он решил всё изменить. Решил уйти от всего, что мешало ему. И она, Маргарита, была единственным человеком, с которым ему хотелось жить дальше на этой земле. Рыжий был счастлив.

С вокзала решили пойти пешком, через парк, время позволяло.

— Сергей, у тебя было три жены, это даже трудно представить. Этот вопрос не дает покоя. Что же так разочаровывало тебя в них? Чего ты ждал от них? Что ты искал в них? Или же они не могли тебе чего-то дать?

Рыжий, сощурившись, смотрел на воду. Уточки при виде людей подплывали к берегу в ожидании кормежки. Он пошарил в кармане и, что-то нащупав, улыбнул­ся. Это были остатки плавленого сырка и маленькая корочка хлеба, оставшиеся после вчерашней пьянки и засунутые в карман, видимо, на всякий случай.