Жданов
Шрифт:
Так, изящной шуткой истории Троцкому удалось создать один из самых впечатляющих памятников монументальной архитектуры эпохи Сталина. Архитектор Троцкий скончается в разгар строительства в 1940 году, в один год с политиком Троцким.
Строительство Дома Советов велось Ленинградской строительной конторой НКВД. Комплекс создавался в духе так называемого сталинского ампира. Однако сразу же сказалась нехватка средств — Ленинград, в отличие от Москвы, строился своими силами, пришлось жёстко экономить и упрощать амбициозный проект.
Ленинградский Дом Советов стал крупнейшим в то время общественным зданием в стране. В комплексе располагались большой зал собраний
Разобравшись с проектами главного здания нового Ленинграда, товарищ Жданов в сентябре 1936 года отправился в отпуск на юг, в Сочи. Часть времени он уже привычно провёл в гостях на даче Сталина. В один из сентябрьских вечеров дачу посетила троица самых тогда прославленных в СССР лётчиков. Валерий Чкалов, Георгий Байдуков и Александр Беляков совсем недавно, в июле 1936 года, совершили рекордный беспосадочный перелёт из Москвы к устью Амура. Теперь они планировали новый сталинский маршрут — из Москвы через Северный полюс в США. Вполне светский вечер — лётчики приехали на сталинскую дачу с жёнами — прошёл в разговорах на авиационную тему. Но как позже рассказывал своим товарищам-лётчикам сам Чкалов, авиаторов и их жён поразили не весьма обширные познания вождя СССР и его ближайшего соратника в данной сфере, а их неожиданные увлечения. Прервав разговоры об авиации, Сталин с энтузиазмом показывал гостям свой сад, во всех тонкостях рассказывая о выращенных им лимонах, эвкалиптах и розах.
Удивил лётчиков и Жданов — дальние авиаперелёты, особенно северные, были тесно связаны с прогнозами погоды, метеорологией, и в ходе обсуждений прошлых и будущих полётов наш герой блеснул неожиданными для собеседников познаниями в этой специфической области. Удивлённым лётчикам Жданов пояснил, что с юности увлекается именно метеорологией. Валерий Чкалов вскоре расскажет о столь необычном дачном вечере своему другу, тоже прославленному лётчику, шестому Герою Советского Союза Михаилу Водопьянову, который и опишет подробности того дачного вечера {218} .
Однако далеко не все беседы «под дубом Мамврийским» были увлекательными и приятными. 25 сентября 1936 года с той самой дачи за подписью Сталина и Жданова в политбюро была отправлена печально известная телеграмма: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД» {219} .
Уже на следующий день Лазарь Каганович оформил требования Сталина и Жданова в качестве решения политбюро: Генрих Ягода был снят, а Николай Ежов назначен новым наркомом внутренних дел СССР. Одновременно было принято постановление политбюро о снятии бывшего главы правительства Рыкова с поста наркома связи СССР и назначении на его место Ягоды. Все трое фигурантов постановлений в ближайшие три года будут расстреляны. Как и тысячи других высокопоставленных партийных чиновников. Именно с этой телеграммы
Существуют разные оценки роли и позиции нашего героя в период Большого террора. Накануне своего полного краха выродившаяся компартия стараниями «архитектора перестройки» А.Н. Яковлева приняла даже специальное постановление ЦК КПСС по Жданову: «Установлено, что А.А. Жданов был одним из организаторов массовых репрессий 30—40-х годов в отношении ни в чём не повинных советских граждан. Он несёт ответственность за допущенные в тот период преступные действия, нарушения социалистической законности» {220} .
Интересно, что в то же самое время, даже чуть раньше, в западной печати появились противоположные оценки. Профессор Калифорнийского университета Дж. А. Гетти в своей работе 1985 года «The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933—1938» (New York, 1985) и более поздних исследованиях 1990-х годов одним из первых отошёл от привычной оценки репрессий 1930-х годов как сугубо сталинского террора, направленного на абсолютно невинных жертв в целях исключительно укрепления личной диктатуры. Действительные процессы были намного более сложными и неоднозначными. Гетти обратил внимание на социальные факторы «политики террора» — неспособность власти контролировать свой собственный аппарат, противостояние центральных лидеров и многочисленного советского чиновничества, попытки центральной власти использовать народную неприязнь к чиновникам низшего и среднего звена и т. п.
При этом политика Центра также не была единой и монолитной. Именно Жданов, по мнению Гетти, пытался провести реформы в партии для того, чтобы искоренить болезни низового аппарата сравнительно мирными, не террористическими средствами. Противником Жданова в этих начинаниях, считает Гетти, был Ежов, который предпочитал репрессивные меры. Сталин, в конце концов, принял сторону Ежова.
Представляется, что и мнение Гетти страдает некоторым упрощением, но оно куда ближе к реальности, чем типовое представление о репрессиях как о коварном замысле Сталина и компании. Природа социальных явлений, именуемых ныне шаблонно «массовые репрессии», сложна и неоднозначна. Тут переплелись самые разные причины и поводы: борьба за власть в верхах правящей партии и борьба за тёплые места среди чиновничества, попытки сталинского руководства в условиях тотального дефицита квалифицированных кадров любыми мерами и экстренно построить эффективно действующую систему, реальные происки антисталинской оппозиции, борьба с коррупцией и искренняя шпиономания в условиях надвигающейся мировой войны, личные амбиции тысяч людей, общее ожесточение нравов в обществе и многое-многое другое.
Полноценный и всесторонний анализ этого явления в исторической науке, увы, отсутствует. Освещение вопроса репрессий в наши дни — яркий пример «политики, опрокинутой в прошлое».
Что же касается деятельности товарища Жданова в период «большой чистки», отметим, что наш герой явно не проявлял склонности к поиску всяческих «врагов», особенно в ближнем окружении, в подозрительности и злопамятности замечен не был. Его нижегородский период обошёлся без каких-либо громких разоблачений и процессов. Более того, члены сформированной им команды, оставшиеся после него у власти в Горьковском крае, в 1937 году обвинялись новым первым секретарём Юлием Кагановичем (братом Лазаря Кагановича) и в том, будто они «протаскивали теорию, что наша область не засорена врагами…» {221} .