Жданов
Шрифт:
В начале 1990-х годов управление ФСК по Санкт-Петербургу и области на запрос петербургских историков В.А. Кутузова и В.И. Демидова дало следующий ответ: «Каких-либо сведений о личных инициативах А.А. Жданова в политических преследованиях конкретных граждан, незаконных санкциях, его вмешательствах в оперативно-следственную, надзорную и судебную деятельность в архиве Управления не выявлено. В состав внесудебных органов на территории Ленинградской области в 1934—1944 годах А.А. Жданов не входил» {222} .
Жданову действительно удалось уклониться — и, похоже, сознательно — от почти обязательного для первого секретаря участия в Особой тройке, существовавшем в 1937—1938 годах на уровне областей внесудебном репрессивном органе.
Показательный факт: все участники Ленинградской тройки — партсекретари Пётр Смородин и Алексей Кузнецов, руководители областного УНКВД Леонид Заковский (Генрих Штубис), Владимир Гарин (Иван Жебенёв), Михаил Литвин и ленинградский прокурор, «старый большевик» Борис Позерн (он же Степан Злобин) — будут расстреляны в разные годы или, как байкальский рыбак Литвин и сын священника Жебенёв, сами застрелятся, чтобы избежать ареста.
До конца жизни Андрей Александрович Жданов весьма осторожно и, скажем так, аккуратно относился к органам. Сохранились воспоминания, как во второй половине 1930-х годов всесильный член ЦК, первый секретарь горкома и обкома терпеливо дожидался в правительственной ложе ленинградского театра начальника областного управления НКВД Заковского — тот имел привычку опаздывать и без него спектакль не начинался…
Ряд исследователей считают, что знаменитая телеграмма Сталина и Жданова о смещении Ягоды и назначении Ежова была результатом именно общения Жданова с Заковским — последний входил в группировку чекистов, конкурирующую с Ягодой, и убедил нашего героя в необходимости смены наркома внутренних дел. Жданов довёл это мнение до Сталина.
Именно на период деятельности Заковского и Литвина приходится пик политических репрессий 1930-х годов в Ленинграде. В документах спецкомиссии Политбюро ЦК КПСС конца 1980-х годов, когда в разгар перестройки шло разоблачение сталинских репрессий, было указано общее количество репрессированных в Ленинграде в 1935—1940 годах — 68 088 человек. До сих пор эта цифра и этот источник остаются наиболее авторитетными и стыкуются с количественными оценками репрессий в целом. Озвученные же в 1990-е годы цифры репрессированных в сотни тысяч по Ленинградской области и десятки миллионов по стране остаются спекуляциями, ничего общего с действительностью не имеющими.
Реальные цифры репрессий и без того впечатляющи: почти шесть с половиной тысяч арестованных только за два месяца, с 1 июня по 1 августа 1938 года, «участников антисоветских, националистических, повстанческих, диверсионных и шпионских формирований, 68 тысяч репрессированных в Ленинграде за пять лет. Но большинство трёхмиллионного населения города репрессии не задевали. Террор был направлен в основном на заметную верхушку общества, в народе чувствовалось даже некоторое удовлетворение от преследований «начальников».
Тогда для подавляющего большинства граждан СССР 1937 год был не пиком сталинских репрессий, а годом столетия со дня смерти Пушкина. Год, когда страна буквально погрузилась в самый настоящий культ поэта, во многом — стараниями главы Ленинграда, влюблённого в русскую классическую культуру.
9 февраля 1937 года в Ленинграде на стрелке Васильевского острова, на площади, получившей название Пушкинская, состоялась закладка памятника поэту. В объявленном конкурсе победит Иван Шадр — известнейший советский скульптор, уроженец Шадринска. Хотя в таланте создателя потрясающих по выразительности скульптур «Булыжник — оружие пролетариата» или знаменитой «Девушки с веслом» сомневаться не приходится, вероятно, тут не обошлось без участия товарища Жданова, питавшего тёплые чувства к городу своей революционной молодости.
10
На протяжении пресловутого 1937 года граждан СССР и жителей Ленинграда волновали и другие, более приземлённые вопросы. В силу самой человеческой природы жилищный вопрос для сотен тысяч ленинградцев был тогда уж точно более значимым и волнующим, чем судьбы арестованных в Крестах или Большом доме управления НКВД на Литейном проспекте. Кстати, это монументальное здание в стиле конструктивизма, как и Дом Советов, тоже проектировал Ной Троцкий. Именно в 1937 году товарищ Жданов, лично контролировавший ход строительных работ в Ленинграде, несмотря на многочисленные возражения этого известного архитектора, внёс поправки в генеральный план развития города — теперь все средства направлялись в первую очередь на строительство жилых зданий. Амбициозному Дому Советов пришлось подождать. Так, 1937 год стал для Ленинграда и годом репрессий, и годом Пушкина, и годом массового жилищного строительства.
В 1935—1940 годах в Ленинграде было построено 220 новых школ — это одно из самых значительных достижений в школьном строительстве за всю историю нашей страны. Количество школ в городе увеличилось почти в два раза. Каждая построенная школа являлась крупным учебным комплексом на сотни учеников.
В два раза за 1935—1940 годы увеличилось и количество яслей, активно создавались всевозможные детские учреждения. Когда в 1936 году рассматривался вопрос о размещении детских учреждений в Аничковом дворце, среди музейных работников возникли возражения. Жданов, выступая на одном из заседаний Ленгорсовета, отреагировал весьма жёстко: «Это же надо ещё посмотреть: для кого они защищают! Мы будем их по-другому использовать в целях нашего социалистического строительства!» {223} Намёк на антисоветские настроения старой интеллигенции не был столь уж беспочвенным. Экспонаты из Аничкова дворца передали в другие музеи города, и с февраля 1937 года в этом старейшем из зданий на Невском проспекте разместился Дворец пионеров. Стоит отметить, что в наше время кое-кто из записной питерской интеллигенции припомнил это решение как образец злых деяний товарища Жданова…
Нарастание волны политических преследований 1930-х годов совпало — и не случайно! — с масштабной государственной реформой, разработкой и принятием новой конституции, которая меняла не только структуру органов власти, но и сам характер постреволюционного государства. Наш герой изначально участвовал в подготовке этой реформы — с февраля 1935 года он вошёл в состав конституционной комиссии, где возглавил подкомиссию народного образования — сказались не только его работа над учебниками истории, но и курирование в ЦК общих вопросов образования. Именно Жданов завершил затянувшийся с революционных лет период разнообразных и не всегда продуманных экспериментов в школьной педагогике.
Но деятельность нашего героя по подготовке новой конституции не ограничивалась вопросами образования. Он стал одним из главных пропагандистов этого сталинского проекта, который пришлось с трудом и скрипом проталкивать через партийный аппарат. Сформировавшаяся к 1930-м годам после разгрома всех оппозиций правящая бюрократия, внешне лояльная Сталину и его курсу, де-факто обладала всей полнотой власти в регионах и на местах. Сложившаяся к тому времени система выборов в Советы и парторганизации разных уровней была многоступенчатой, с многочисленными ограничениями в праве голоса и изъянами, вроде голосования списком, открытого голосования или кооптации. На практике бюрократия хорошо освоила эту систему, умелыми манипуляциями сводя её к ритуальным формальностям. Новая конституция впервые в истории страны вводила всеобщее прямое и тайное голосование.