Жди меня, когда небо окрасится в розовый
Шрифт:
В те минуты, проводимые в унылой обстановке квартиры Прайсов, я чувствовал себя крайне паршиво. Оно и немудрено, конечно. Однако паршивость эта, точно как и небеса за окном, впервые проявилась с такой силой. Я как мог сдерживал себя, чтобы не встать резко и не заорать зычно на весь дом. Чтобы не разбить что-нибудь и чтобы в состоянии аффекта не покалечить себя. Как мог сдерживался…
Я покинул квартиру, не представляя, о чем говорить с Маргарет. Повезло, что ничего не разнес в их квартире, хотя очень хотелось. Оказавшись на улице, в попытке сделать несколько глубоких вдохов я вдруг начал задыхаться. Ни с того ни с сего. Просто из ниоткуда – как будто горло перекрыло. Колени подогнулись, и я камнем рухнул на мостовую, схватив себя за горло. Сердце бешено колотилось, ноги словно перестали слушаться. Вот оно –
К счастью, то был лишь выверт психики, который быстро прошел, и меня отпустило. Я встал и, отключив телефон, направился гулять по округе. С целью проветриться. Но всем нутром я чуял, что ни черта у меня не получится. Это невозможно. Как бы я ни хотел, чтобы всё происходящее вдруг обернулось ирреальным сном или ошибкой Вселенной, всё было взаправду. И покоя мне не видать теперь никогда. Я так думал и почему-то в это верил.
Домой вернулся довольно поздно, к девяти пополудни. Вернулся «мертвым» и, не почистив зубы, толком не поев и даже не переодевшись, провалился в беспамятство, нелепо распластавшись на диване в гостиной [8] .
8
Частичка боли Рэя от потери любимой нашла свое отражение в печальной и задумчивой композиции во второй части саундтрек-альбома – «Voices of the Void», голоса Пустоты, которые никто не слышит. – Прим. автора.
Всё дальнейшее – как в тумане. Я не ходил в школу три или четыре дня. Звонили моей маме, та звонила мне, и пришлось соврать, что заболел. Это время я, скрывшись от общества, посвятил разным мыслям и прогулкам. Конечно же, это помогло, но несильно. В один день я всё же решился пойти в школу. И стоило мне там появиться, как на меня сразу вскинулись друзья. «Где ты пропадал? Почему не отвечал на звонки и СМС?» – вопросы, которые я услышал первыми, переступив порог школы. Вразумительного ответа не дал, но смог кое-как отвертеться, сказав, что было очень плохо. И не соврал ведь.
В тот же день я расплакался посреди урока. Это случилось внезапно, и все в классе изрядно удивились. Даже я. Мне пришлось на некоторое время выйти в туалет. Умыв как следует лицо, запрокинув голову и глубоко-преглубоко вздохнув, я вернулся в класс. Пока шел урок, часто замечал, что на меня украдкой пялятся одноклассники. Это были взгляды, что буквально пихают, трогают, исследуют. Только мне было всё равно. И слова, неустанно вылетавшие из уст учителя, тоже падали передо мной в большинстве своем как пустые звуки. Один вопрос я задал себе тогда: «Зачем пришел сюда?» Да и не нашел на него ответа.
Так прошло какое-то время. Долгое время. Я обращался в полицию. Правда, Маргарет уже подавала Мирай в розыск, но в определенный момент отчаяния я как будто требовал от участковых, чтобы ее нашли немедленно, чтобы вот-вот вошел кто-нибудь с ней и сказал: «Нашлась ваша потеряшка…» Однако всё, что я получал, – лишь пожимания плечами и обещания, которым не суждено было исполниться.
Мирай искали всюду – одну только квартиру обыскивали более пяти раз, – но, что странно, по-прежнему не находили ни единого следа. Я же метался по всему городу чуть ли не целыми днями, забывал напрочь о еде и воде и так помешался на поисках, что подчас видел в лицах незнакомок то самое прелестнейшее лицо своей любви и всякий раз не мог сдерживать свои поистине вертеровские страдания, так что они кипящими слезами выплескивались из недр моей пылающей души. Я несколько раз навещал дом пожилых Прайсов, исходил всю деревню и лес поблизости, являлся в пару «тайных» мест, о которых знали лишь я и Мирай, – без толку.
Мы с миссис Прайс даже наняли частного детектива, да и с ним ничего не вышло. Был эпизод, когда я сорвался на него, стоило ему в очередной раз сказать: «Прошу прощения, ничего…»
Я вонзился дрожащими пальцами в лацканы его пиджака и закричал:
– В чем ваша работа?! За что мы платим деньги? Почему вы не можете найти ее так долго?
Я тут же понял свой перегиб и, опешив, извинился. Детектив зла не держал, только выказал понимание и строго сказал:
– Это самое сложное дело в моей
Спустя полгода он опустил руки, как и полиция. Поиски так и не сдвинулись с мертвой точки. Силы и надежды покидали всех, кроме меня. Даже Маргарет загнулась, вместе с официальным розыском. Я же пытался выудить хоть какие-то улики даже через интернет: лазал по форумам, просил о помощи у разных людей, которые сталкивались с похожими ситуациями, – увы, и эти попытки заводили в тупик. Листовки с лицом пропавшей срывались, пропадали, портились либо желтели. Я проклинал каждого, кто смел дотронуться до моей Мирай, пускай и ненастоящей, – даже ветер. Даже время. И, словно в отместку, оно лишало меня сил. Месяц за месяцем пролетали, в моем зеркале прибавлялись трещины, а истершийся жесткий матрас встречал меня всё чаще. Засыпая, я молил Господа, чтобы она не приходила ко мне в сон. Я более не мог видеть ее лицо без тошнотворной горечи. Постоянно просыпаясь, я плакал. И один вопрос задавал невесть куда: почему оно так?
Какое-либо общение с Маргарет Прайс прервалось. Инициатором стал я. Спустя полгода после исчезновения Мирай мне просто стало невыносимо разговаривать с ней, потому что в голове постоянно вертелись мысли об утраченной возлюбленной. Я посчитал нужным просто забыть друг друга и не пересекаться. «Так будет лучше», – сказал я и навсегда покинул парикмахерскую Маргарет.
Через год после завершения официальных поисков она вышла замуж за какого-то прокурора, а еще через полгода… вскрыла себе вены. Об этом мне сообщили местные, кто еще хоть немного был в курсе событий некогда хорошего парикмахера. Маргарет никогда не была слабой женщиной, наоборот – я считал ее смелой, гордой и сильной. Поэтому такие вести меня не на шутку шокировали. Как такая женщина вообще могла покончить с собой? Ладно помысел – он выветрится со временем, но чтобы всё дошло до реализации… Уму непостижимо. Тем не менее всего того, что случилось с миссис Прайс после исчезновения Мирай, я не знал. И только посему не мог осуждать ее. Мало ли, что ее там до лампочки довело. Все-таки в этом мире не существует человека, которого невозможно довести до крайности. И всё же… я истязал себя сильнее лишь за то, что всегда, натыкаясь взглядом в толпе на фигуру Маргарет, отворачивался и шел в другом направлении. На месте парикмахерской позже открыли небольшой магазин электротехники. Проходя мимо него, время от времени я видел призраков прошлого, отчего становилось зябко.
Ежедневная рутина превратилась в нечто такое, на что я просто уже не обращал внимания, делая всё на автомате. Утром – подъем, завтрак, умывание; после – школа (а потом институт); далее – дом, прогулки (иногда), ужин; и на закате – убивание времени за компьютером и сон. Всё. И так по кругу каждый день. Частенько я просто садился вечером где-нибудь, на кровати или диване, и наблюдал в окно за тем, как живет город, при этом ни единой мысли в голове не пробуждалось. Бессмысленное, бездушное наблюдение за внешним миром, который для меня в один миг утратил какое-либо значение.
Всякий раз, когда я сидел тлеющим бычком на диване в бледном мраке, сердце мое распирало и пронзало болью. Подчас я рыдал, часто навзрыд, и после успокаивался. Оставалась лишь тупая горечь. Сидел я так почти каждую ночь. И долго не мог сомкнуть глаз, ведь неизбывно в душе обжигающе холодным огнем горел траур… Эти треволнения стали сказываться на мне самом как на личности. Я деградировал. Мои тревоги сжигали меня изнутри, и я ничего не мог с этим поделать. И пытаться что-либо начать было бесполезно. Всё, за что бы я ни брался, кроме учебы, шло крахом. Только и оставалось, что зубрить ненужные и уже давно потерявшие какой-либо смысл тексты. А душа всё тлела и тлела, с каждым днем сжигая частичку меня, покуда я не начал твердеть. Всё, что у меня оставалось, – это воспоминания. Яркие, теплые, важные воспоминания. Однако и те со временем притуплялись. Я просто не знал, как быть дальше. В голове крутилась истина, некогда усвоенная из глубоких книг: невозможно восполнить потерю любимого человека, чем бы и как бы ты ни пытался. И казалось бы, живи себе дальше, отпусти, в конце концов. Но я не мог… Я буквально был связан с Мирай. И ее внезапная пропажа будто отправила какую-то весомую часть меня вместе с ней в другой мир, не дав мне об этом знать. А сейчас мне из-за этого мучиться. Невыносимая утрата и боль.