Жду трамвая
Шрифт:
— Непременно, а пока у тебя есть редкая возможность закрутить интрижку с женатым мужчиной.
Женатый мужчина вновь воспользовался своим целовальным преимуществом передо мной, схватил за плечи и усадил к себе на колени. Шаткая табуретка выстояла, пару раз опасно качнувшись, а вот я сдалась и позволила своему спасителю коснуться моих губ своими очередным крышесносным поцелуем, в котором сейчас не было горечи, а скорее что-то шкодливое и победное. Я выбрала его, а он дождался меня.
13
Юра
–
На самом деле было чуточку не так. Она не выговаривала букву «р», поэтому моё имя звучало Юа. Тут же раздался смех дворовых мальчишек, когда Надя протянула мне руку в вязаной варежке, которая ей явно была велика. Помню торчащую из большого пальца нитку и узор снежинки. Я никогда не стыдился дружбы с этой девочкой. Меня не смущали шутки ребят и их улюлюканье, но я всё равно злился. Всякий раз слыша их издёвки над моей названой сестрой, я хотел раскидать всех вокруг, броситься с кулаками на тех, кто покушался на моё персональное солнце. Но кулаки всегда оставались в карманах и лишь дрожали от бессилия, множа мою клокочущую ярость. Я не хотел, чтобы она увидела меня жестокого, боялся напугать её. Я терпел, закипал, кусал губы и молчал.
– Юа! Где твоя шапка? Надень, а то замёзнешь. Пойдем на гоку, у меня новая ледянка. Покатаемся?
Новый взрыв хохота разразился, когда варежка поймала меня за ладонь. Я резко вырвался и вернул руку в карман.
– Нет!
Непонимание в глазах. Ты не видела зла, Надя. Не знала грубости, и я был первым, кто показал тебе это, но я не хотел, клянусь. Мне просто нужно было прогнать тебя, чтобы никто не глумился над нашим чувством. У нас же было что-то, Надя? Твой свет и моё молчание среди на берегу квакающего болота в летний день.
– Но ты же обещал.
– Да, Юа, ты обещал!
Они дразнили мою Надю, кривлялись.
– Ничего я тебе не обещал. Вали уже отсюда, надоело с тобой нянчиться. И пока к логопеду не сходишь, имя моё больше не произноси! Юра. ЮРА!
Не её я ранил гадкими словами, я себя на куски рвал. Даже мальчишки притихли от моей жестокости и перестали ржать.
– Ю…
Ты осеклась. Не решилась, просто смотрела. По глазам видел, ты не верила мне, искала там что-то. Затем сделала неуверенный шаг ко мне навстречу, и смешки снова стали доноситься со всех сторон. Тогда я грубо толкнул тебя. Ты даже не защищалась, просто шлёпнулась в сугроб, а после долго пыталась убрать мокрой варежкой снег с лица. Он таял. Стекал по щекам. Это же был снег? Я же не стал виновником твоих слёз? Скажи мне, Надя!
– Юрец, это перебор уже. Пойдём. Забей ты на неё.
Не мог. Хотел рвануть к тебе, поставить на ноги, отряхнуть и извиниться. Сказать, что глупо пошутил и, конечно, покатаю тебя. Веришь?! Скажи мне, Надя. Ты искренне целуешь меня сейчас, или ты просто забыла, какой нерешительной мразью я был? Как вместо обычного прости и люблю, я заморозил твоё сердце и разбил своё.
– Всё в порядке? – Надя трогала мой взмокший лоб. До сих не отпускает. Мой кошмар во сне и наяву. – Ты весь горишь.
– От таких поцелуев я не только горю, чувствуешь? – прижал её крепче, и мои губы расплылись
Она вскочила на ноги, опасливо поглядывая на мои джинсы, а я заставлял себя не смеяться над её смущением. Трусишка какая. А спать с нетрезвым парнем под одним одеялом вчера не боялась, сейчас-то что случилось?
– Дурак. Ещё раз подобное выкинешь, и точно съеду в общежитие.
– А по подробнее? Как именно мне не делать?
Встал с табуретки и снова сгреб свою гостью в объятья. Мне нравится это. Чувствую, как с каждым прикосновением что-то внутри меня меняется, затягивается дыра в груди, уходит страх. Она рядом, она жива и под моей защитой теперь уже навсегда.
– Так можно? – положил ей руки на поясницу и склонил голову на бок, как послушная собачка.
– Можно…
– Хорошо. А так?
Прижал её к холодильнику, сцепил запястья над головой. Пижама задралась, обнажая нежную кожу. Ничего, мне и одной руки хватит, чтобы держать её. Надя не сильно сопротивляется. Положил ладонь на живот и медленно повёл вверх.
Не отвечает. Дышит, смотрит на меня, ждёт, как далеко я зайду. А я не останавливаюсь. Под моими пальцами ребра. Выше-выше.
Она шумно сглотнула. Или это был я?
– А угрозы, выходит, были простым блефом. Никуда ты не уйдёшь от меня.
Даже если захочет не пущу. Да, я пристроил её в общагу. Но не ради неё. Ради себя. И теперь я спокоен. Но всё равно мучаюсь, мне нужно знать, почему она не сопротивляется, почему позволяет. Благодарность за всё, или собственное желание?
– Не уйду, – говорит спустя слишком долгое мгновение. В глаза мне уверено смотрит. В них нет затаённой обиды прошлого, только ожидание нашего прекрасного будущего. Но я сам пока не готов забыть и отпустить его. потому отпускаю мою разочарованную пленницу.
– Хорошо, а теперь давай, наконец позавтракаем?
Надя
Вот так запросто сидеть рядом, кормить друг друга с рук. Обещать, что этот кусочек вкуснее, чем тот. Смеёмся. Я словно всю жизнь его знала, этот взгляд, движения, улыбку.
Мы вместе помыли посуду и теперь грели ладони о чашки с горячем чаем и дули на пар. Мы же никуда не торопимся сегодня и вообще. Нам просто хорошо.
– О, твоя любимая, – подцепила из стеклянной вазы конфету и погладила пальцем: – Помнишь, протянула её Юре на раскрытой ладони, а он замер, словно его молнией шарахнуло.
– Ты помнишь? – спросил с надеждой и срахом.
А теперь и я зависла. Ну да… Я помню. Юра всегда так долго смотрел на эти конфеты и не решался взять. Приходилось таскать их для него. Так странно, точно я не забывала этого, вот только вместе с этим фрагментом мозаики в сердце начала разливаться тоска по чему-то далекому и ушедшему безвозвратно. Наше детство. Лето, кузнечики, солнце и пруд. Я помню. Но это ушло навсегда, оставив после себя лишь горечь жжёной карамели.