Желание желаний. Запретные воспоминания
Шрифт:
Бабушке неожиданно стало плохо, и она теперь боится ехать в другой город. Тетя пребывает в совершенно подавленном состоянии весь день, переживая о здоровье своей матери. Я переживаю из-за бабушки и, что возможно стала обузой для тети. Мне вспоминается образ Сони из «Войны и мира», к которой хорошо относились, но как к бедной родственнице. В голове у меня мелькают смутные параллели.
Мои родители так же просчитывали варианты, как меня забрать в Москву. Но ничего не складывалось. Раздобыть билеты на курорт и обратно в Москву в пик сезона в те годы было практически невозможно. Да и бабушку оставлять одну было нельзя. И тетя сказала, чтобы они не переживали, заботу обо мне она берет на себя.
3.9.
Когда нас покинул и дядя, мы остались жить втроем в маленькой комнатке на 2-м этаже мистического домика с окном, смотрящим на прудик во дворе.
“Временами там стояла ни с чем не сравнимая загадочная тишина”.
Мне так нравилось смотреть в то окно, когда клонящееся к закату солнце окрашивало крыши соседних домов в золотисто-розовый цвет, а на маленький тихий дворик с прудиком в окружении зелени папоротников, опускались сиреневые сумерки. Временами там стояла ни с чем не сравнимая загадочная тишина. Я специально старалась выбирать моменты, чтобы побыть там в одиночестве.
Первое время после того, как все разъехались, мы жили в некотором напряжении, что объяснялось переживаниями о здоровье бабушки и тем, как-то мы одни тут справимся.
Вскоре обстановка стабилизировалась и разрядилась. Бабушке стало лучше. И мы вполне приспособились к новым условиям. Правда, я все время испытывала нехватку так любимого мною одиночества. И все просила тетю, чтобы мне дали побыть дома одной. Тетя все не соглашалась.
3.10. Подготовка
Как вдруг наконец мне повезло. Тетя объявила, что мне пора мыть волосы. И это тот самый повод, чтобы остаться дома сушить их. Оптимально было сделать это днем, когда жарко, чтобы они быстрее высохли. Ну, и понятно, что в это время все как раз уйдут на пляж.
Это мытье волос тоже врезалось мне в память. Можно даже сказать, что определенная картинка встает у меня перед глазами всякий раз, когда я мою голову, до сих пор.
Тетя впала, по моим ощущениям, в какое-то остервенело-ответственное состояние, и все переживала о том, чтобы промыть мне волосы идеально. Горячей воды не было, ее пришлось греть специально в ведре на плите. Она даже дала мне команду нарвать во дворе крапиву, которая, кстати, жглась, чтобы придать блеск волосам (о французских шампунях мы в те времена и не помышляли).
Затем я расчесывала длинные влажные волосы, что было непростой задачей, можно даже сказать испытанием в отсутствии ополаскивателей, облегчающих этот процесс, а тетя фотографировала нас с кузиной.
Фото эти сохранились до сих пор. Там я специально прячу кончики своих волос, чтобы они не выглядели такими длинными на фотографии.
На самом деле волосы, с энергетической точки зрения – это антенны, позволяющие считывать множество информации из тонких уровней мироздания. И да, я улавливала массу непередаваемых словами сообщений, как я теперь понимаю, именно благодаря своим волосам. Вот только к волосам бы в придачу пригодилась опытная голова, а этого добра мне на тот момент, к сожалению, сильно не хватало.
«Прячу кончики своих волос, чтобы они не выглядели такими длинными…»
3.11. Ложка
Затем я осталась одна. И с облегчением вздохнула. В одиночестве и тишине я будто оживала, расправляла крылья и ощущала себя беззаботной и счастливой в отсутствии чужих воздействий.
Правда, одна ложка дегтя в моей бочке меда все же присутствовала. Уже практически закрывая дверь, тетя как бы между прочим упомянула о пустяке, – что пока ее не будет, может заглянуть ее коллега, с которым она познакомилась, когда была в командировке в Ленинграде. Он хочет поздравить ее с днем рождения, и занесет томик стихов Марины Цветаевой, которые тетя очень любит, и который он с трудом раздобыл специально для нее в Питере.
Я уселась во внутреннем дворике на скамейке рядом с прудиком, задумчиво перебрала лежащие рядом на столе украшения, – порванные бусы из бисера, которые все никак не удавалось до конца восстановить. Здесь же в отдельном пакете лежали сушеные тыквенные семечки, которые мы с кузиной нанизывали развлечения ради на нить и получались бусы, и обрезок замысловатых старинных кружев, который мне когда-то отдала бабушка, потому что мне нравилось их разглядывать. Мне почти удалось погрузиться в безмятежное состояние, но вот меня кольнуло беспокойство. Я была бы счастлива гораздо больше, если бы мне НЕ предстояла встреча с незнакомцем.
«…И старинные кружева, которые мне подарила бабушка, потому что мне нравилось их разглядывать».
Я принялась за книжку и почти углубилась в сюжет, когда услыхала посторонние звуки в районе входных ворот. Над воротами показалась голова юноши с немного всклокоченными вьющимися каштановыми волосами лет 15-ти, это был родственник хозяйки дома. Он часто заходил в гости. Я открыла ему дверь, и уселась обратно под ослепительное солнце, чтобы сушить волосы, а парень молча проследовал в яблоневый сад и устроился в глубине сада на дереве.
Время шло, и я уже почти успокоила себя тем, что никто больше сегодня не придет, и почти совсем расслабилась. И именно в этот момент раздался звонок в дверь. Внутри у меня все похолодело и сжалось от предчувствия неведомой опасности. Я открыла.
3.12. Ожерелье из семечек, бисер и кружева
Во двор зашел одетый в легкий светлый, но официальный деловой костюм молодой человек лет 27. Костюм был явно недешевый, и звучал немного диссонансом с летней курортной атмосферой. Молодой человек поздоровался и спросил тетю. Узнав, что ее нет, он захотел оставить ей в подарок книгу, и попросил стакан воды и возможность немного передохнуть от жары. Однако сел он на ту же скамейку на солнцепеке, где до его прихода сидела и читала книжку я.
Оглядываясь по сторонам, он попросил меня рассказать ему о себе. И я, конечно, же рассказала, присев обратно на ту же скамейку немного поодаль от гостя, что я из Москвы, учусь в английской спецшколе, назвала свою фамилию (т. к. меня же взрослый человек спрашивал, а меня в семье учили послушанию, а к сожалению, не самостоятельному мышлению).
При этом так выходило, что с каждым вопросом гость этот оказывался ко мне все ближе, а я отодвигалась все дальше, когда наконец в какой-то момент наши колени соприкоснулись. Мозг же мой при этом почти отключился, и я ощущала только одну мысль – «надо же как я влипла, так я и знала». Похоже я чувствовала себя примерно, как кролик перед удавом, не будучи способной пошевелиться или спастись бегством. Но знал ли об этом моем состоянии гость? Ведь мое молчание он мог прочесть и по-иному.