Желания

Фрэн Ирэн

Сегодня д’Аржан собирался приехать в четыре. Рут еще утром завершила переплетные работы и теперь, ожидая назначенного часа, вышивала. Время от времени она бросала взгляд в маленькое зеркало, повешенное ее отцом над камином. Благодаря выпуклой поверхности оно отражало всю гостиную и вестибюль, а если присмотреться, можно было увидеть и кусок сада. Это была идея капитана — заключить «Светозарную» в одно отражение, заключить ее в одном предмете, словно целый мир в миниатюре. Тренди не замечал зеркала и никак не мог понять, почему Рут никогда не удивляется его появлению. Но что он вообще сейчас

замечал? Он стал таким рассеянным, что иногда это ее пугало. В нем таилась ярость, более сильная, чем в Юдит. Как-то Корнелл заговорил с ним о предсказаниях конца света, и Рут, впервые за долгое время, купила газеты. Быстро прочитав их, она удивила Тренди рассуждениями о президентах и королях, которые бросаются к ясновидцам, поверив в глупую сказку об утерянном золоте, власти и любви. Она еще не знала, стоит ли ей над этим смеяться: «А если они правы?» Тренди сухо развенчал ее сомнения: «И пусть нам вернут утерянное море, в котором рыбы будут не такими кособокими, как те, которых вылавливают сейчас…»

Рут вздохнула и занялась вышивкой. Сегодня снова был высокий прилив, но без порывов ветра, без криков чаек. Окна заливал солнечный свет. «Светозарная» дышала им, пила небо и океан. Даже ее молчание было полно шума, никогда не прекращающегося шума волн, упорного биения моря о терпеливое тело земли. Текли минуты, и вместе с ними истекало терпение Рут. Стежки стали неровными, нитки запутывались и рвались. Она отложила работу и, как и утром, уставилась на свои руки: можно ли по ним догадаться, как она устала — устала делать все сама?

Эта мысль была для нее невыносимой. Рут попыталась вновь заняться вышивкой, но, начав вытягивать нитку, бросила взгляд в маленькое выпуклое зеркало. В той его части, где отражался конец забора и сада «Светозарной», появился человек, преследовавший ее в ночных кошмарах. Казалось, за прошедшие семь лет он совершенно не изменился. В дверь постучали. Рут вспомнила этот стук, движение его руки, его холодность и скрытую решимость. Вышивка соскользнула на пол, за ней последовала корзинка. У Рут не было сил собрать разлетевшиеся предметы, и только после третьего удара в дверь она, наконец, нашла в себе мужество открыть ее Сириусу.

Глава 10

В голове Рут вертелась только одна мысль: по крайней мере, он не останется надолго. Скоро приедет д’Аржан, а Сириус всегда такой скрытный — едва увидит д’Аржана, тут же уйдет. Она открыла ему и проводила в гостиную. Это напоминало дурной сон: движения Сириуса были медленными, а то вдруг он совсем замирал; ей не хотелось смотреть ему в лицо, но Сириус был здесь, она чувствовала, как он, прихрамывая, шел следом за ней. Рут пригласила его присесть у камина и опустилась в кресло напротив.

Чтобы скрыть волнение, она положила руку на гладкий деревянный подлокотник. Понемногу к ней возвращалась уверенность. Сириус совсем не изменился, ну разве чуть-чуть, будто прибыл прямиком из ее детства. Тогда Рут виделась с ним довольно часто и ненавидела его даже больше, чем Командора. Все в нем ее возмущало. В то время Сириусу, вероятно, было лет сорок. Он единственный интересовался ею, разговаривал, всегда находил, если она пыталась спрятаться, —

можно было подумать, он ее преследует. Ей не хотелось ему отвечать, и его это раздражало. Он все так же, как и раньше, гримасничал — внезапно кривилась нижняя губа. Как же ему удалось так сохраниться? Он совершенно не постарел. Или, может, никогда и не был молодым.

Взгляд Сириуса остановился на опрокинутой корзинке с рукоделием — иглах, пакетиках с нитками, которые Рут не успела собрать.

— Вы выглядите такой слабой, — проговорил он.

У нее достало сил оказать сопротивление:

— Женщина никогда не бывает слабой. Она умеет перестраиваться, чего нельзя сказать о мужчинах. В конце концов когда-нибудь это становится понятно.

— Женщину делает мужчина, мадам Ван Браак.

Сириус опять сделал свою гримаску — дразнил ее, как и раньше. Несмотря на исключительную воспитанность, доверенное лицо Командора могло своими замечаниями внушить настоящий ужас. Но он уже сменил тему:

— «Дезирада» снова открыта.

— Мне-то что до этого?

— Вы постарели, мадам Ван Браак. Раньше вы не были такой язвительной.

— Когда раньше? Когда мне было двенадцать лет? Или после…

Она хотела сказать «после смерти Ирис, смерти отца», хотела обвинить его, Сириуса, и Командора. Но вовремя опомнилась:

— Сколько раз мы виделись? Что вы знаете обо мне, если не считать того, что написано в нотариальных бумагах? Вы думаете, что каждый раз, когда вы уезжаете с «Дезирады», жизнь здесь замирает? Но мы живем и без вас, знаете ли, и тут не замок Спящей красавицы.

Сириус сделал забавный жест, означавший, что он в этом сомневается, и произнес:

— Два вечера подряд Командор устраивает на «Дезираде» праздник. Будет петь его гостья, мадам фон Крузенбург. Ему хотелось бы, чтобы вы пришли… — он положил на стол приглашение, — с вашей дочерью.

— Юдит здесь нет.

— Праздник состоится послезавтра вечером. Она успеет вернуться.

— Нет.

Его губа вновь дернулась:

— Мне говорили, у вас живет пансионер?

— Настали трудные времена.

— Командор просил вам помочь.

— И какой же ценой?

Не вставая, Сириус придвинулся к ней:

— Приходите послушать Крузенбург с этим молодым человеком, живущим у вас, и вашим другом профессором Корнеллом.

— От вас ничего не укроется.

— Провинция, мадам…

Он был уже совсем рядом с ней.

— У нас будет Констанция фон Крузенбург, — тихо говорил он, — и Дракен, дирижер. Приходите, мадам Ван Браак, приходите, даже без Юдит. Приводите ваших друзей. Это будет чудесно. Чудесно, как всегда…

Внезапно загудело пламя в камине. Рут даже не вздрогнула. Вкрадчивый, обманчивый голос загипнотизировал ее. Она вспомнила пышные празднества прошлых времен, времен Ирис и молодого Командора, несколько теплых летних месяцев, когда весь мир, казалось, был переполнен счастьем.

— Мы придем, — сказала Рут.

Она уступила. Сириус склонился перед ней и взял ее руку. Их взгляды скрестились. Возможно, все дело было в отблесках пламени, но Рут показалось, что зрачки у него красные; однако прикоснувшиеся к ее пальцам губы были холодными, как у мертвеца.