Желанная герцогиня

Темница Адмана, столицы Нармада

456 ход от Четвертого Исхода (за половину хода1 до появления Анастасии Павловны в этом мире)

– Тварь!

Глухой удар, последовавший за возгласом, заставил мужчину, висящего на цепях, хрипло рассмеяться. Боялся ли он того, что с

Он знал, что с ним не станут церемониться. Не будут торговаться с его королевством за жизнь посла, пусть и очень ценного. За такие знания убивают. Чем, собственно, в темнице и занимались последние пять вех 2 .

Пленник жалел лишь о том, что не успел сбежать. Что был так ловко обведен вокруг пальца, что даже не успел отправить вестника отцу. И сейчас, находясь в кандалах, блокирующих магию, мог лишь плевать в лицо королю Нармада, который явно наслаждался пытками и вместе с тем был зол, потому что ничего не смог вызнать у узника. Ни один из его методов не сработал, и язык посла не развязался.

Мужчина не боялся умереть и не жалел о том, что не сможет продолжить свой род, не жалел о том, что принесет в свою семью горе, как и том, что заставит свою невесту оплакивать его.

Он жалел лишь о том, что не сумел передать весть о планах короля Нармада, рассказать о том, к чему тот готовится и что желает совершить!

Но чего он не ожидал, так это следующего приказа, заставившего мужчину пожалеть, что его жизнь не оборвалась вехой раньше…

– Принесите радрак!

– Мрази!.. – едва слышно просипел заключенный, сжимая кулаки. – Будьте вы прокляты!

Процедура казни для пленного прошла как в тумане.

Он не мог вспомнить, в какой точно момент на шею был надет артефакт, и когда спали его кандалы. Он не мог противиться воле чудовищной магии, заключенной в радраке.

Под злорадный смех короля Нармада, который упивался болью пленника, изможденный мужчина совершал хаотичный оборот.

Его тело менялось стремительно – почти двадцать обращений одно за другим за короткий период, от громадного медведя до черного ворона, пока в итоге не обрело вид исхудалой плешивой собаки.

И это не было бы столь страшно и неприятно в прежней жизни. Посол давно контролировал свой дар и неоднократно прибегал к его различным формам. И даже делал это в почти такие же короткие промежутки времени. Однако сейчас он был слишком измучен, чтобы защитить свой разум.

Все это время сознание приговоренного менялось так же стремительно, как и его тело. Каждый новый образ рвал сознание, уподобляя его тому существу, в которое мужчина превращался.

Он был медведем, желающим разорвать на куски чужаков, смердящих кровью и тухлятиной. Был вороном, который мечтал выклевать глаза и вырвать язык врагам. И непременно улететь ввысь, к облакам, прочь из этого дрянного, пропахшего болью

Человеческое «я» приговоренного уступало каждому следующему зверю или птице. Животный разум заглушал человеческий, не давая ни мыслить, ни анализировать, ни хоть как-то попытаться сохранить себя.

Он уже не мог понять, ни кто он, ни что он. Руки ли у него? Лапы? Или, может, крылья? Что он и кто?

Человек боролся, боролся отчаянно, пытаясь сохранить крохи своего разума. Сохранить память о себе, о своих родных и о том, кем он является на самом деле.

– Я – Виктран Амадео Аригальерский, – иступленно шептал пленник.

А палачам слышалось лишь утробное рычание.

– Я – Виктран Амадео… Виктран… Вик…

– Открыть замки! Все прочь! – отдал приказ король, видя, что посол, ставший собакой, юлой крутится на месте, а из его пасти на каменный пол капает кровавая слюна. – Вон отсюда!

Последний крик Нармадского короля отпечатался в сознании Виктрана вспышкой боли. Сильной, тягучей, выматывающей.

Только инстинкты зверя спасли несчастного от действия радрака, который был готов засчитать попытку вырваться из подземелья за нападение на людей. Инстинкты, которым человеческому разуму пришлось уступить, полностью отдав власть и контроль над телом и сознанием.

Пес мгновенно опустился на брюхо, сжал лапами морду и протяжно заскулил. Выл до тех пор, пока магическая удавка на шее не прекратила свое страшное действие.

Только после этого пес, пошатываясь, иногда падая, но неизменно поднимаясь, побрел прочь. Его обоняние обострилось, пес уверенно выбирал нужные коридоры, двери, огибал людей по широкой дуге, пусть и не осознавая, но чувствуя, что никто ему не поможет, ни один двуногий не сможет к нему ни приблизиться, ни дать возможность утолить жажду.

Наконец он сумел выбраться не только из подвала, но и из дворца на воздух, залег в парке, зарывшись в опавшую листву, и уснул.

В следующий раз человеческое «я» проснулось в Виктране уже в облике ворона, который методично выклевывал глаза рыбине, неясно откуда взявшейся. Во всяком случае, вокруг не было видно ни водоема, ни жилища людей, чтобы эту рыбину своровать.

Зато был лес, слегка припорошенный снегом, грязь вперемешку с пожухлыми, прелыми и чуть подмерзшими листьями, запах сырости и холода, неотвратимо надвигающегося. Зима готовилась укрыть все пушистым покрывалом из снега, будто извиняясь за трескучий мороз, который следовал за ней по пятам.

Впрочем, если ворон смог утащить рыбу, ему вполне хватило бы мозгов, улететь подальше.

Мужчина позволил инстинктам взять верх, расслабился, отдавая контроль над телом, и наблюдал за собой словно со стороны, при этом пытаясь воссоздать логическую цепочку всего, что с ним происходило не только со времени попадания в темницу, но и после побега из дворца.

Виктран раз за разом прокручивал в голове вехи, которые еще помнил сам, настойчиво вспоминал лица родных и близких, зная, что именно они, эти образы, станут якорем для его сознания. Они и долг, который он должен исполнить.