Желать лишь ее
Шрифт:
– Какую работу? – спросила Кэтрин, и ее прямолинейность поразила Зейна. Он взглянул на Вольмсли и произнес: – Оставьте нас.
Академик кивнул и, шаркая ногами, направился к выходу. Если он и протестовал в душе, то не подал вида, зная, что финансирование факультета сейчас в руках Кэтрин.
Зейн перевел взгляд на Кэт и увидел, что глаза ее еще больше расширились, а над воротом свитера быстро-быстро забилась жилка.
– Мне нужен человек, готовый написать подробно о моем народе, истории моей страны и ее культуре, обрисовать наши традиции, чтобы представить Нарабию на мировой арене. Я так понял, вы достаточно знаете обо всем этом.
Его пиар-команда предложила представить миру
– Вы хотите, чтобы я написала книгу о вашем королевстве? – изумленно спросила Кэтрин. Интересно, подумал Зейн, что ее так удивило.
– Да, и это означает, что вы будете сопровождать меня в Нарабию. У вас три месяца для завершения проекта, но, как я понимаю, вы изучаете мою страну уже год?
Кэтрин облизнула пухлые губы – Зейн заметил, что на них не было помады, – и они тускло заблестели в сером дневном свете. Прилив возбуждения удивил его. Зейн привык иметь дело с женщинами, уделяющими своей внешности куда больше внимания, нежели эта девочка.
– Простите… я не могу принять ваше предложение.
Зейн отвел глаза от ее губ, сердясь, что позволил себе отвлечься, – но особенно его разозлил отказ.
– Уверяю вас, ваш труд будет оплачен по достоинству.
– Я не сомневаюсь, – отозвалась Кэтрин, хотя Зейн заподозрил, что вряд ли она догадывается об истинной сумме возможного вознаграждения – определенно, с ее зарплатой она не заработает таких денег даже за десять лет, не говоря уже о трех месяцах. – Но за это время я не смогу написать ничего определенного. Пока что я занималась лишь поверхностным изучением вашей страны. И никогда еще мне не доводилось создавать такой большой труд. Вы уверены, что не хотели бы пригласить для этого журналиста?
Зейн был уверен: ни одному журналисту не позволил бы он копаться в своем прошлом. Именно потому он и решил обратиться к ученому. Но смелый отказ Кэт взбудоражил его, и теперь в нем горело желание. Однако Зейн был исполнен решимости не обращать внимания на это обстоятельство – он никогда не позволял себе интрижки с персоналом, не говоря уже о том, что девчонка выглядела лет на восемнадцать.
– Сколько вам лет, доктор Смит? – спросил Зейн внезапно.
Кэтрин заметно напряглась – должно быть, вопрос ее задел. Наверное, часто приходится видеть людей, сомневающихся в ее способностях, – что неудивительно, ведь даже для студентки она выглядит слишком молодо.
– Двадцать четыре.
Зейн удовлетворенно кивнул – молода и, вероятно, замкнута, если ухитрилась так быстро получить две докторские степени.
– Значит, вы только
Зейн сделал паузу, давая Кэтрин возможность понять истинный смысл слов: отныне возможность заниматься исследованием Нарабии зависит лишь от ее согласия на его предложение. Кэт довольно быстро это осознала, и на лице ее появилось некое подобие тревоги.
– Я могу продолжить свое исследование и… без аккредитации, – произнесла она, и меж раскрытыми губами ее блеснули зубы – Зейн снова ощутил толчок чуть пониже пояса. Однако по этой едва заметной паузе в речи Кэтрин он понял, что она блефует.
– Да, но в этом случае вы не будете больше сотрудником Кембриджа, – произнес Зейн, чувствуя, что теряет терпение. Девочка строит из себя героиню – что ж, у него нет времени играть в ее игры. – И я позабочусь о том, чтобы у вас не было доступа к материалам, необходимым для продолжения изучения моей страны.
Брови Кэтрин резко взлетели, а на щеках появился румянец.
– Вы… вы угрожаете мне, мистер Хан?
Зейн подошел ближе, сунув руки в карманы.
– Напротив, я предлагаю вам шанс перевести ваш труд в другое русло, сделать его официальным. Нарабия – интересная и красивая страна, и она вот-вот расправит крылья и вылетит на международную арену, чтобы показать свой потенциал. Как можно описать историю и культуру страны, которую вы ни разу не видели?
Зейн Хан говорил так убежденно, что Кэтрин показалось, его пронзительно-голубые глаза видят ее насквозь, не оставляя места для сомнений. Это очень настораживало. «Он считает меня трусихой», – пронеслось в мозгу. Мысль эта задела Кэт за живое, ведь она потратила не один год, стараясь избавиться от такой оценки своего поведения. Но насколько Зейн сейчас не прав?
С момента прибытия в Кембридж Кэтрин только и делала, что училась, потому что учеба дарила ей ощущение безопасности. Однако после смерти отца ей не раз хотелось расправить крылья, перестать бояться собственных желаний, зовущих ее в неведомую даль. Всякий раз при этом ей вспоминались слова матери: «Не будь такой скучной, дорогая. Папа не узнает, если ты ему не скажешь. Кто ты – серая мышка или кошка Кэти?» Кэт вспоминала солнечную улыбку матери, ее шоколадного оттенка глаза, в которых так легко было прочитать страсть, граничащую порой с безрассудством, и воспоминания эти задевали потаенную струнку ее души, вызывая странное чувство вины. «Не стоит думать сейчас об этом. Мама здесь ни при чем, все зависит от тебя», – молча говорила себе Кэтрин.
Она заставила себя поднять голову и посмотреть в голубые глаза Зейна – всякий раз, встречаясь с ним взглядом, Кэтрин думала о тайнах его прошлого, которых, она подозревала, было немало. Да, этот мужчина действует на нее обезоруживающе, но почему это должно мешать ее профессиональному росту? Конечно, всего пять минут, проведенных с ним, буквально вскружили ее голову – но это, должно быть, лишь оттого, что она никогда прежде не позволяла себе пойти на поводу у страсти. Уверенность в себе не дается человеку с рождения – чтобы ее обрести, нужно заглянуть в глаза своим страхам. «Все, что тебе нужно, – поверить в себя, Кэт. Тогда все получится» – так говорил ей некогда отец в тот день, когда Кэтрин пошла в первый класс, потом, когда она начала учиться в средней школе, колледже, университете – и, наконец, в аспирантуре. Слова запомнились ей на всю жизнь.