Железная маска (сборник)
Шрифт:
– Нет, Али, нет, если я умру, после меня останется на земле некое тайное и страшное дело, которое я могу поручить только моему сыну. Мой сын должен жить, чтобы сделать то, что ему прикажет отец.
– Я повинуюсь, – кивнул Али, – ибо отец повелевает, а сын подчиняется.
И, нагнувшись, он поцеловал руку Паскуале.
– Неужели я ничем не могу тебе помочь, отец? – спросил он.
– Заряжай ружья, – ответил Бруно.
Али приступил к делу.
– А я? – донесся голос из угла, где сидел мальтиец.
– Вас, командор, я берегу для другого дела: вы станете моим парламентером.
В эту минуту Паскуале
В эту минуту из-за облака показалась луна, и свет ее упал на Бруно, кто-то из солдат заметил его и указал своим товарищам, по рядам прокатился крик: «Бандит, бандит!» – в ту же секунду грянул ружейный залп. Несколько пуль попало в стену, другие, прожужжав над головой Бруно, засели в потолочных балках. В ответ Паскуале выстрелил по очереди из четырех ружей, заряженных Али: четыре человека упали. Отряд, который был набран не из солдат регулярных войск, а из солдат, подобных национальным гвардейцам, поставленным на охрану дорог, видя, с какой быстротой смерть спешит к ним навстречу, дрогнул. Понадеявшись на предательство Плачидо, люди ожидали легкой победы, а вместо этого оказались перед необходимостью начать подлинную осаду.
В самом деле, стены маленькой крепости высоки, ее ворота прочны. У солдат же не оказалось ничего, чтобы взять ее приступом, – ни приставных лестниц, ни топоров. Конечно, можно было попытаться убить Паскуале в тот момент, когда он целился из окна, но для людей, убежденных в неуязвимости противника, успех такого выстрела был более чем сомнителен.
Одним словом, солдаты решили, что следует, не медля, отойти в безопасное место и обсудить положение, однако отряд отступил недостаточно быстро, и Паскуале Бруно успел послать вдогонку еще две смертоносные пули. Видя, что нападение с этой стороны на время отложено, Бруно перешел к окну, обращенному к деревне: ружейные выстрелы привлекли внимание первого отряда, и едва Паскуале появился в амбразуре окна, как был встречен градом пуль. Однако та же удача, граничащая с чудом, уберегла его от этого града: воистину, можно было подумать, что он и в самом деле заколдован. Зато ни один его выстрел не пропал даром – об этом Паскуале мог судить по донесшимся до него проклятиям.
Неудивительно, что с этим отрядом произошло то же, что и с предыдущим: он пришел в смятение, однако, вместо того, чтобы обратиться в бегство, солдаты выстроились у стен крепости – маневр, из-за которого Бруно мог стрелять по врагам лишь наполовину высунувшись из окна. Но, так как Паскуале счел бесполезным подвергать себя столь серьезной опасности, эта обоюдная осторожность привела лишь к тому, что на время огонь
– Ну что, вы отделались от них? – спросил мальтиец. – Можем торжествовать победу?
– Нет еще, – отвечал Бруно. – Это всего лишь передышка. Должно быть, солдаты отправились в деревню за лестницами и топорами, и мы скоро услышим о них. Однако беспокоиться не следует, – продолжал он, – мы не останемся в долгу, они тоже о нас услышат… Али, принеси-ка бочонок с порохом. За ваше здоровье, командор!
– Что вы собираетесь делать с бочонком? – с явным беспокойством спросил мальтиец.
– Не стоящие внимания пустяки… однако вы увидите.
Али вернулся с бочонком в руках.
– А теперь, – сказал Бруно, – возьми бурав и просверли в бочонке отверстие.
Али повиновался с той покорностью, которая лучше всяких слов говорила о его преданности. Паскуале разорвал полотенце, надергал из него ниток, густо посыпал их порохом, заложил этот самодельный фитиль в бочонок и замазал отверстие влажным порохом, укрепив таким образом фитиль. Едва он закончил эти приготовления, как снизу донеслись удары топора: солдаты ломились в ворота крепости.
– Ну, разве я был неправ? – спросил Бруно.
Он подкатил бочонок к порогу комнаты, откуда начиналась лестница, спускавшаяся во двор, затем вернулся и взял из очага горящую еловую ветку.
– А… – протянул мальтиец, – начинаю понимать.
– Отец, – сказал Али, – солдаты вернулись, они поднимают лестницу.
Бруно подбежал к окну, из которого стрелял в первый раз, и увидел, что враги и в самом деле несут лестницу, без которой невозможно говорить об осаде. К тому же солдаты, устыдившись своего поспешного отступления, идут на приступ не без лихости.
– Ружья заряжены? – спросил Бруно.
– Да, отец, – ответил Али, подавая ему карабин.
Паскуале, не оборачиваясь, взял ружье, которое протягивал ему юноша, и стал целиться еще более сосредоточенно, чем до сих пор. Раздался выстрел, и один из двух солдат, несших лестницу, упал.
Убитого солдата тут же сменил другой – Бруно взял второе ружье, и этот солдат рухнул рядом с товарищем.
Дважды были заменены убитые, и дважды повторялось одно и то же: казалось, лестница обладала некоей роковой особенностью: стоило человеку прикоснуться к ней, как он падал мертвым. Осаждающие бросили лестницу и второй раз отступили, ответив Бруно залпом, столь же бесполезным, как и предыдущие.
Между тем солдаты, осаждавшие крепость со стороны ворот, с удвоенной силой стучали топорами, а собаки ожесточенно лаяли и выли: время от времени удары становились глуше, а собачьи голоса громче. Наконец одна створка ворот подалась, и два или три человека проникли через это отверстие во двор. Однако по их отчаянным крикам товарищи поняли, что те имеют дело с врагами, куда более страшными, нежели это казалось поначалу, стрелять же в собак было невозможно из опасения убить людей. Поочередно осаждающие проникли во двор, который вскоре наполнился солдатами. И тут началось нечто вроде циркового представления – борьба людей с четырьмя сторожевыми псами, неистово защищавшими узкую лестницу, которая вела на второй этаж. Внезапно дверь наверху этой лестницы отворилась, и бочонок с порохом, приготовленный Бруно, покатился, подпрыгивая на ступеньках, и разорвался, как снаряд, посреди сгрудившихся тел.