Железная роза
Шрифт:
— Эй, кто там есть? Что за человек?
Сорока оглянулся. На плотине стоял старший Баташев. Из-за его спины выглядывала фигура недавно назначенного плотинного сторожа Луки.
— Что за человек? — переспросил еще раз Баташев, подходя поближе. — А, это ты, батя? Любуешься? Здорово разлилось!
Сорока что-то невнятно пробормотал в ответ.
— Молодчина, поп, ладное место указал для запруды. Ишь, сколь воды скопилось, что твое море-окиян.
— Рыбешки бы сюда напустить…
Баташев
— Рыбы? А ты, старик, пожалуй, дело молвил. Слышь, поп, что плотинный говорит? Будет ли только жить-то?
— Вода проточная, что ей не жить? — неожиданно для себя ответил Сорока.
— А коли будет, так и займись этим. Нечего без дела околачиваться. Снасти-то у тебя, помню, есть. Налови в Оке, а мы ее сюда переправим.
— Щуку только пускать не надо, — сказал Лука.
— Это почему?
— Хищница она.
— Хищница? — Баташев рассмеялся. — До седых волос дожил, а ума ни на грош. Уж коли хочешь знать, щука — наинужнейшая из рыб. Не будь ее, тесно в воде станет. Моя б воля, я бы ее над всеми рыбами царицей поставил. У нее человеку поучиться надо, как жить.
И, повернувшись уходить, еще раз сказал:
— Так ты, батька, не забудь, налови рыбы-то. Да смотри поторапливайся. Скоро пильню на Оке поставим, доглядывать за ней станешь. Рыбы наловишь — извести. Подводу дам.
Несколько минут Сорока сидел молча. Легкий скрип козловых сапог удалявшегося Баташева доносился все тише, потом совсем смолк. Собрался уходить и плотинный. И тут попа словно прорвало.
— Прохиндеи анафемские! Рыбы ему налови! Чего выдумал! Чтобы, аки на ослице валаамской, ездить на мне? Лови сам, коли рыба нужна.
— Ты чего? — остановился Лука.
— А того! Что он мне приказывает? Я, может, тут такой же хозяин, как и он. Кабы не я, не видать бы им такого богачества. Ведь это я их по здешним местам водил, руду показывал.
— Ну и что из того? Не велика заслуга. Не ты, так другой показал бы.
— Как так? — опешил Сорока.
— Охотники найдутся. А ты, поп, рази ведун по руде-то?
— Сказываю, я показал.
— Так надо было сначала порядиться, потом показывать. А так что с них возьмешь?
— Рядились мы.
— И руку прикладывали?
— То-то, нет.
— Ну так ищи ветра в поле. Промашку, отче, дал.
Плотинный ушел. А Сорока, снедаемый тягостными мыслями, долго сидел на плотине. «Как быть? Идти напролом — дров наломать можно, сила на их стороне. А провести таких, как Баташевы, — большим хитрецом надо быть. Сами кого хошь вокруг перста обведут».
Долго сидел Сорока на берегу пруда. Петухи третий раз прокричали, когда он поднялся с камня, на котором сидел.
Сыновья Сороки, зная его натуру, отсутствием отца не беспокоились. Нередко
Воспользовавшись тем, что отца нет, Тимоха предложил брату съездить на «промысел». Тот отказался.
— Трусишь?
— Не трушу, а так…
— Ну и пес с тобой. Один отправлюсь, авось разживусь чем-нибудь.
Вернулся он только к рассвету. Ожидавший его возвращения Кирюха молча следил, как Тимофей, привязав лодку, взял из нее какой-то длинный сверток и, тяжело ступая по камням, стал подниматься в гору.
— Чего несешь?
— Возьми заступ, схоронить надо.
В принесенном Тимохой из лодки брезенте лежали ружья.
— Пошто они тебе?
— Пригодятся.
— Боле ничего не было?
— Железо везли. Должно, в Муром.
— Тихо обошлось?
— Спали все.
Забросав свежую землю над ямой сосновыми иглицами, Тимоха сделал на ближней сосне зарубку на память и ушел спать. Прибредший откуда-то к обеду Сорока подозрительно поглядел на спящего и хмуро спросил:
— Ездили?
— Тимоха.
— Ну?
— Пустое дело.
— Баловство это бросать надо. Людно стало кругом.
— Чего же делать-то? Как медведь, лапу сосать?
— Пильню близ нас скоро поставят. Присматривать за ней мне с вами.
IV
Медленно поскрипывает тюрбина — водоналивное колесо о трех саженях в поперечнике. Тяжело дышат большие мехи, нагнетая воздух в низенькие пузатые домны. Беспрерывно снуют по деревянному помосту люди с плетенными из ивы коробами за спиной. Накормить домну не так-то просто: без конца валят руду в ее прожорливое горло, а ей все мало.
Построив завод, Баташевы сразу же получили большой заказ на катаное и штыковое железо. Выполнять его принялись со всем рвением, и Андрей Родионович часто наезжал на Выксунь. Особенно внимательно следил он за тем, как идет подготовка к литью пушек — делу исключительно важному, имевшему особое значение для поднятия престижа баташевских заводов. Наладят литье — большие заказы от казны пойдут: с Урала возить пушки далеко и невыгодно. Вот тогда и можно будет потягаться с уральскими заводчиками.
Для проточки стволы приходилось пока возить на Унжу, но Андрей мирился с этим, втайне лелея мечту о постройке на Выксуни, в случае удачи, еще одного завода, где можно было бы выполнять эту работу.
В отсутствие Андрея Родионовича делами на Выксуни заправлял Яков Капитоныч, прозванный работными за свою поговорку Мотрей. Курносый, с оплывшим от жира бабьим лицом, Мотря важно ходил по заводу в сопровождении рабски угождавших ему рунтов, как звали здесь на немецкий лад вооруженных караульных.