Железная звезда
Шрифт:
— Но куда же мне идти? Что теперь делать?
— Я советую вам просить милости принца Рума,— ласково сказал чиновник.
Я пересказал эту беседу Гормону, и он, сгибаясь от хохота, гогоча так неистово, что борозды на его впалых щеках раскраснелись, как потеки крови, принялся повторять, словно заведенный:
— Надо же, милость принца Рума! Милость... принца Рума!
— А что здесь такого — искать помощи у местного правителя? — холодно заметил я.
— Принц Рума не знает жалости,— голос Гормона стал глуше,— принц Рума накормит
Аулуэле быстро надоело слушать этот бессмысленный спор, и она прервала нас:
— Может быть, нам следует разыскать ложу крылатых? Там нас покормят.
— Только не Гормона,— заметил я,— а у нас ведь есть обязательства по отношению друг к другу.
— Мы могли бы вынести ему еду,— жалобно протянула Аулуэла.
Но я уже принял решение:
— Я предлагаю сначала посетить двор. Давайте утвердимся в нашем статусе. А потом, если понадобится, будем устраиваться как-то с жильем.
Она уступила, и мы направились к дворцу принца Рума, массивному зданию на громадной, окруженной массивными колоннами площади, дальняя сторона которой прилегала к реке, разделявшей город на две части. На площади на нас накинулись многочисленные попрошайки. Некто со свисающими, словно веревочными, усиками на бугристом лице без малейших признаков носа бросился на меня и клянчил милостыню, пока Гормон не отшвырнул его прочь. Еще через мгновение второе существо, не менее странное — кожа его была покрыта светящимися лунками, а конечности усыпаны глазами,— обхватило мои колени и во имя Провидения призвало удостоить его милостыни.
— Я всего лишь дозорный,— сказал я, указывая на свою тележку,— и я сам пришел сюда за милосердием.
Но существо продолжало перечислять свои невзгоды неясным шипящим голосом, так что я в конце концов — к крайнему неудовольствию Гормона — бросил несколько пищевых таблеток в его плоскую пустую сумку. Затем мы пробились к дверям дворца. У портика нам предстало еще более жуткое зрелище — искалеченный крылатый с переломанными и неправильно сросшимися руками и ногами, с одним только наполовину сложенным и обломанным крылом. Он бросился к Аулу-эле, назвал ее чужим именем и залил слезами ее брюки так, что мех на них покрылся пятнами.
— Помогите мне деньгами на кров,— просил он.— Меня выкинули на улицу, потому что я калека, но если вы поможете мне...
Аулуэла объясняла ему, что она ничего не может сделать, что она сама — чужая для этой ложи. Но калека не хотел отпускать ее, пока Гормон не поднял его, как кучу сухих костей, и не отнес в сторону. Затем мы шагнули внутрь портика. Путь нам сразу же преградили три нейтора, они осведомились о цели нашего прибытия и быстро отправили нас к следующей линии обороны — паре тощих чиновников. И снова мы услышали тот же вопрос, произнесенный в унисон.
— Мы просим аудиенции,— сказал я.— Это касается милости принца к нам.
— День приема — через четверо суток,— предупредил чиновник, стоявший справа.— Мы внесем вашу заявку в списки.
— Но нам негде спать! — возмутилась Аулуэла.— Мы голодны!
Я стал успокаивать ее. Гормон тем временем покопался в своей сумке, и блестящие монеты засияли в его руке: золото, вечный металл, с отчеканенными на нем остроносыми бородатыми лицами. Он бросил одну монету в сторону
— Может быть, мы сможем получить особую аудиенцию? — как можно небрежнее проговорил я.
— Не исключено,— согласился один из чиновников.— Проходите.
Мы прошли в неф дворца и оказались в огромном гулком помещении; впереди угадывалась апсида с закрытым тронным залом. Путь к нему преграждала молчаливая стража из безразличных нейторов. Холодная пустота дворца за их спинами лишь подчеркивала многолюдность собравшегося здесь общества.
Я заметил нищих — причем среди них были и такие, кто нищенствовал вполне законно, имея на это занятие наследственную лицензию,— а еще целый сонм паломников, глашатаев, запоминателей, музыкантов, стряпчих и чиновников. Я слышал голоса молящихся, вдыхал запах благовоний, ощущал вибрации подземных гонгов. Гормон рассказал, заставив меня снова заподозрить, что на самом деле он — запоминатель, выдающий себя за мутанта, что в прошлые циклы это здание было храмом одной из древних религий — христеров — и что оно сохраняет часть своей святости даже теперь, когда служит местом пребывания светского правительства.
Но как нам добраться до принца? Слева от входа я заметил небольшую богато украшенную часовню, в которую медленно входила очередь из сытых и внешне довольных купцов и помещиков. Присмотревшись, я увидел вдали три черепа на опрашивающем устройстве — вход банка памяти — и рядом с ним дородного писца. Я встал в хвост очереди, попросив Гормона и Аулуэлу подождать меня в зале.
Очередь двигалась медленно, и прошло не меньше часа, прежде чем я поравнялся с опрашивающим устройством. Черепа тупо пялились на меня пустыми глазницами, внутри них пенились и журчали питательные жидкости, обеспечивая жизнеспособность миллиардов нейронов мертвого, но еще вполне работоспособного мозга, ставшего несравненным запоминающим устройством. Стоявший рядом писец немало поразился, увидев в очереди дозорного, но прежде, чем он успел наброситься на меня с упреками, я выпалил:
— Я пришел как чужой и взываю к милости принца. Я и мои товарищи остались без крова. Моя гильдия прогнала меня прочь. Что мне делать? Как я могу получить аудиенцию?
— Приходите через четыре дня.
— Я спал у дороги гораздо дольше. Теперь я должен отдохнуть в нормальных условиях.
— Обратитесь на постоялый двор.
— Но я же член гильдии! — запротестовал я.— Обычный постоялый двор не примет меня, поскольку дозорные содержат свою гостиницу, но гильдия отказывает мне в праве на место и занятие из-за новых правил! Это безвыходное положение.
Писец поморщился и вяло проговорил:
— Вы можете оставить просьбу об особой аудиенции. Вам, конечно, откажут, но на просьбу вы имеете право.
— Где?
— Здесь. Укажите вашу просьбу.
Я сообщил черепам о своей общественной значимости, назвал имена и статус моих компаньонов и объяснил суть дела. Вся эта информация была поглощена и передана, то есть канула в недра бесчисленных мозговых центров, оборудованных где-то в глубинах города, но ответа пока не ожидалось. Когда я закончил, писец сказал: