Железное сердце. Книга 1. Дочь часовщика
Шрифт:
— Вы же не отправитесь прочесывать лес один на ночь глядя?!
— Я знаю, что делать. Пока поговорю с полицмейстером и старшим егерем. Они примут нужные меры. Уже завтра все выяснится, и злоумышленник отправится в тюрьму. Идите к себе, Майя, и спите спокойно.
Дверь хлопнула, внизу раздались женские голоса.
Барон собрался уходить, но я спохватилась и вцепилась в его рукав.
— Ваша милость! Как ваше сердце? В порядке? Когда вы… лежали на мне, я слышала, оно билось иначе.
— В порядке, — нетерпеливо сказал
— Стойте на месте!
Я крепко взяла фон Морунгена за лацкан сюртука, а второй рукой залезла ему под жилет. Положила ладонь на рубашку и сосредоточилась. Стоило мне коснуться его груди, как тут же, нежданно-негаданно, проснулся дар. Даже не открывая железную дверцу к сердцу, сквозь одежду, кожу и плоть, я увидела светящиеся очертания механизма и четко услышала его ход. Тревожных алых точек и линий не было, ритм биения — вновь на три такта — радовал равномерностью.
Я убрала руку.
— Убедились? Сказал же, все в порядке.
— Да. Теперь можете идти. Я ваш лекарь — или механик, — неважно. Поэтому в некоторых вещах, ваша милость, вы должны меня слушаться. Иначе моя роль будет бессмысленной.
— Так точно, — согласился фон Морунген. Он коротко улыбнулся напоследок и ушел.
Когда я проснулась утром, не могла вспомнить, как очутилась в кровати. Я лежала поверх покрывала, в халате и чулках. Видимо, сон сморил в тот момент, когда я переодевалась. Спала как убитая и не слышала, раздавались ли ночью те странные звуки. Не удивительно: день выдался утомительный, событий в нем хватило бы на год.
Огляделась: в комнате все как обычно. Три скелета из четырех с любопытством смотрели на меня пустыми глазницами и щерились костлявыми челюстями. Четвертый скелет теперь играл роль вешалки: вчера я бросила на него сверху испачканное глиной платье.
Кажется, я начала привыкать к своим соседям. Их лишенные плоти физиономии даже казались приветливыми. Я решила, что у каждого изваяния имеется свой характер. Например, тот костяк, что в дальнем правом углу — весельчак и оптимист. Скалится так, что самой хочется улыбнуться.
И я улыбнулась ему в ответ, но тут же нахмурилась, когда вспомнила, чем закончилась прогулка. Мне не терпелось узнать новости. Торопливо оделась в чистое, плеснула в таз из кувшина холодной воды — было рано, Луция еще не принесла воды потеплее, — умылась, а потом скорым шагом отправилась к барону.
В коридоре на меня налетел Курт, и его лицо яснее ясного давало понять: что-то стряслось.
— А, уже встала, отлично! — сказал камердинер скороговоркой, схватил меня за плечо и подтолкнул. — Полковнику плохо. Совсем раскис, бедолага. Скорее, черт побери! Проклятые шестеренки, драть их нагайкой!
Полная тревоги, я вбежала в хозяйские покои. Фон Морунген сидел в кресле у окна, бледный как смерть. Он дышал коротко и прерывисто, плотно сжав губы, крылья его носа раздувались. Механическое сердце стучало
Я торопливо села на скамью возле кресла. От страха и волнения зашумело в голове.
— С ним такое раньше было? Настолько плохо? — спросила я, неловко расстегивая ворот рубашки полковника и путаясь в тугих петлях.
— Да, — ответил фон Морунген довольно твердым голосом, опередив Курта. Он поднял руку и сам расстегнул пуговицы. — Успокойтесь, Майя. Это не впервые. Всегда проходило. Бывало и хуже.
— Не бывало хуже, — проворчал камердинер. — Вы как подкошенный рухнули. Думал: все, капут.
Я горестно охнула.
— Отставить панику! — рыкнул полковник.
Курт вздохнул и процитировал:
— «Трубите горны, взвод идет на небо. Прощай, мой командир, прощай лихой храбрец».
И невинно пояснил, сохраняя скорбную физиономию:
— Строки сочинения Юлии Зоммер, придворной поэтессы, сборник «Мой бравый воин с железной душой».
Полковник невольно усмехнулся, поморщился и приказал:
— Отставить стихи. Майя, делайте свое дело.
Он старался не показывать, как плохо ему было, но лицо его стало совсем белым.
— Сейчас починю вас, будете тикать, как новенький, — подбодрила я его — нет, скорее, себя — и открыла дверцу.
Увидела сразу — механизм шел неровно. Колесики замирали на миг, потом продолжали свой ход, поршни двигались вразнобой. Мой дар проснулся, в груди полковника полыхнуло алым. Второе зрение вскоре погасло, но оно было и не нужно. И так ясно, что дело плохо.
Я быстро закончила с механической частью. Несколько простых операций руки выполняли уже привычно. Но улучшение не наступало. И тогда я, не зная, что еще предпринять, повторила то, что и вчера утром. Не думая ни о чем, положила руку полковнику на грудь и стала мысленно приказывать механизму подчиниться ритму моего собственного сердца. Вдруг удастся установить симпатическую связь, о которой пишут натуралисты? Свести работу двух организмов воедино? Стать для полковника лекарством?
Увы, мало я знала о витализме, магнетизме и симпатических связях. Оставалось надеяться на интуицию и на то, что мой дар заключается не только в том, чтобы видеть невидимое.
На этот раз потребовалось куда больше времени. Однако мало-помалу колесики пошли ровно, клапаны стали щелкать беспрерывно, кристалл в глубине камеры больше не сыпал искрами.
Дыхание моего пациента выровнялось, лицо обрело живой цвет.
— Отлично, — похвалил он хриплым голосом. — Молодец, Майя. Спасибо.
— Рада стараться, — вздохнула я. — Курт, дайте ему воды.
— Вот, — Курт сунул жестяную кружку. — Я свой отвар принес. Боярышник и мелисса.
Фон Морунген сделал глоток, скривился и отставил кружку. Курт посмотрел на него с облегчением, на меня — с благодарностью, забрал кружку и ушел.