Железные люди
Шрифт:
Итак: Карибское море…
Самым странным образом случай с подделкой журнала ничему не научил Лебедева. В скором времени всё повторилось: глупость, попытка новой подделки, лживое обвинение, отпирательство… Но только в этот раз уже речь шла совсем о другом документе.
Впрочем, расскажу обо всём по порядку.
Возле берегов Венесуэлы акустики доложили о проходящем вдали «вроде бы как супертанкере». Для советской же атомной подводной лодки всё плывущее мимо — цель. Поражать эту цель или не поражать — это уже дело командира. Но то, что целью считается всё услышанное в наушники, всё замеченное в перископ, независимо
Итак — танкер. Что с ним делать, топить или не топить — об этом ещё нужно будет подумать и принять решение. Ну а вообще-то, всем понятно: топить не будем, не война, танкеров кругом полно, и это просто фиксация факта. Просто проявление бдительности: мол, ничто не пройдёт мимо нас незамеченным. Да и заметить танкер — не много чести. За такое не хвалят и по службе не повышают. Заметили — ну и молодцы! И не больше того.
Капитан второго ранга Лебедев мгновенно всё это воспроизвёл в своём сознании, взвесил и оценил.
— Так танкер или не танкер? Что значит «вроде бы»?
— Да вот турбина — вроде бы как у танкера, а вроде бы как и нет…
— Так это, может быть, турбина авианосца?
— Может быть, и авианосца… Хотя и на танкер — тоже очень похоже…
— Да вы прислушайтесь лучше! А то мы подумаем, что танкер, а это — авианосец! А для чего тогда мы сюда пришли? Наше задание — держать американцев под контролем! Так танкер или авианосец?
— Да, вроде бы и на авианосец — тоже похоже…
— Пишите! — распорядился Лебедев. — Авианосец!
Так и записали: авианосец.
Стали приближаться.
Поднялись на перископную глубину.
А дело было ночью.
А перископ торчит только один.
А иллюминаторов и форточек на подлодках не водится.
А к перископу имеет доступ только один командир, да те один-два человека, кому он, быть может, позволит глянуть туда. Если позволит.
— Вот он красавец! Вот он родной наш! Попался на мушку! Ах ты, мать-перемать, какая громада! Какая зверюга! Ну так и прёт! Ну так и прёт!.. — приговаривал Лебедев глядя в перископ. — Запишите в журнал так: американский авианосец «Си Хиро» — шестьдесят пять тысяч тонн водоизмещения!.. Да если б была сейчас война, да как бы мы по тебе, родной ты наш, сейчас бы врезали да нашими бы да торпедами! Да какой бы красивый взрыв бы увидали!.. Краюхин! Зафиксируй точные координаты!
Штурман Краюхин подошёл к перископу, но перед тем как повернуть призму на ночное небо и снять с него звёздные показания, взял да и глянул на «авианосец». И увидел: обыкновенный супертанкер — тысяч на сто водоизмещением. Всё видно чётко и ясно — по причине очень близкого расстояния. Краюхин, однако, ничего не сказал — побоялся. Зафиксировал по звёздам точные координаты и — ни больше того.
Затем было маленькое учение. Экипаж репетировал потопление вражеского авианосца.
А каждый контакт нашей атомной подводной лодки с американским авианосцем — честь для нашего командира. Особенно, если авианосец ничего не знает, не ведает. Он жертва, мы нападающие и — побеждающие! А раз командир молодец, то и весь Флот вместе с ним — тоже отлично работает на благо Родины, а раз весь Флот, то и все Вооружённые Силы — тоже!.. А по таким крохам и собираются бравые рапорты для нашего Политбюро и для престарелого Генерального Секретаря…
Некоторое
И вдруг: на кальке, вместо значка «авианосец», был нарисован особый огурец, обозначающий для посвящённых понятие «танкер».
— Ты чего мне здесь нарисовал! Какой танкер, если был авианосец! — истошно завопил Лебедев.
— Товарищ командир, — тихо сказал Краюхин. — Был ТАНКЕР — я сам видел.
— Да что ты там видел? Ты на звёзды смотрел! А я видел — АВИАНОСЕЦ! И акустики могут подтвердить: был авианосец!
— Товарищ командир!..
— Ничего и слышать не хочу! Кальку переделать! — сказавши это, Лебедев росчерком красного фломастера перечеркнул кальку и собственноручно написал роковое слово: «переделать».
— Я не буду переделывать, — твёрдо заявил Краюхин. Это тоже были роковые слова. Кто-то из них двоих после этого должен будет отправиться в тюрьму.
— А я тебе приказываю!
У Краюхина губы пересохли от волнения. Но он сказал:
— Я отказываюсь выполнять ваш приказ!
— Тогда я отстраняю тебя от службы! Марш в свою каюту под арест! На берег сойдёшь в наручниках! Я тебя, падлу-суку, мать-перемать, отдам под трибунал, посажу за неподчинение!
И опять свидетелей было — хоть отбавляй, ибо эта сцена происходила на том же самом месте, что и прошлая история с журналом учёта событий.
И снова на сцену выходит особист, неведомо откуда узнавший об этом.
Вызов. Беседа.
— Это был одинокий ТАНКЕР. Не бывает авианосцев без охранения, — доказывал Краюхин особисту Швякову.
— Знаю, — вкрадчивым голоском промурлыкал кагэбэшник. — Кое-чему учился. Авианосец — его чуть ли не целая эскадра охраняет.
— Да оторвался от своих! — кричал Лебедев.
— Это не могло быть авианосцем ещё и вот почему, — спокойно продолжал объяснять Краюхин. — За час до этого разведка получила сообщение, что наш спутник обнаружил авианосец «Си Хиро» в ста милях от того места, где мы засекли танкер! Не мог американский авианосец пройти за час сто миль!
Это был совершенно убийственный довод. Со спутником не поспоришь. И именно поэтому Краюхин так упёрся: когда на берегу дойдёт до разбирательства, ведь точно же, что сопоставят данные от спутника с докладом Лебедева и его штурмана! Акустикам простят — всем известно, что у них наука не точная, что-то вроде искусства; там у них всякое можно услышать в зависимости от перемены окружающих условий. Бывали случаи, когда слышно за сто миль проходящий корабль так, как будто он плывёт совсем рядом, а бывает и так, что рядом ничего не слыхать. А вот со штурмана — спросят. И тогда он сошлётся на спутник. В принципе это мог быть трибунал как раз-таки для Лебедева, а не для непокорного штурманюги. Или — просто тихое и бесславное окончание службы.
— Да оторвался, говорю, от своих! Отбился!
— Не уходят авианосцы от своей охраны, — тихо и зловеще проговорил особист. — Это тебе не стадо баранов.
Все факты были против Лебедева. Мат-перемат кончился, надо было спасать собственную шкуру. И вот, оставшись наедине с Краюхиным, он повёл себя вдруг как-то по-новому:
— Ну, Валёк, ну чего ты, в самом-то деле? Да я ж тебя всегда выделял, отличал среди других… Ну мы же с тобой одно училище кончали… Ну давай, не будем раздувать…