Железные люди
Шрифт:
Итак, Ковшов был знаменит, могуществен, но очень уж стар. Многие моряки относились к нему иронически.
Старичка то и дело приглашали на образцово-показательные крейсера или эсминцы, показывали образцово-показательных матросов, которые образцово-показательно вышагивали перед ним строевым шагом; ему подсовывали красивые отчёты и рапорты о победах и свершениях, и он, человек, целиком вышедший из недр сталинизма и брежневизма, был в сущности впадающим в детство живым музейным экспонатом советской истории.
Как-то раз, когда он был в этом самом Петропавловске-на-Камчатке, тамошнее командование решило удивить его чем-нибудь ну совершенно небывалым.
Горы и долины там были изготовлены из разных сортов мяса и были присыпаны сверху зеленью, озёра были сделаны из чего-то заливного… Сами же вулканы грозно зияли своими жерлами. Всё было очень натурально.
Посмотрел на это дело Ковшов, посмотрел и вдруг почему-то обиделся:
— Какие же это вулканы, если они у вас не извергаются?
— Как это не извергаются? Очень даже извергаются! — решительно возразили ему из свиты, и тут же чья-то услужливая рука поднесла спичку к одному вулкану, к другому…
И вулканы вспыхнули и загорелись! Вроде бы как заизвергались! Оказывается-то, на дне их уже давно таился спирт, который только и ждал, когда же его угостят огоньком!.. Вот так-то надо обращаться с адмиралами!
Сведения о дальнейших событиях несколько расходятся. Думается, однако, что утверждение, будто бы старый боевой адмирал прослезился, — несколько преувеличенно. Но то, что умиление его достигло очень высоких пределов, — вне всяческих сомнений!
Впрочем, от тех людей, которые знали Ковшова ещё по сталинским временам, доходили слухи, рисующие адмирала уже не в столь радужных и добродушных тонах. Образ, который создавался со слов этих людей, получался довольно мрачным…
А покушать адмирал любил — это все знали. Однако, обслуживающий персонал предупреждался: слишком много не давайте. Дайте ему маленький кусочек тортика, он его и будет мусолить ложечкой, а если дадите большой, — неприятности возможны. Желудок — не тот. Да и вообще. От греха подальше…
И вот сейчас они сидели вместе — Адмирал и Конструктор. Не считая многочисленной свиты, которая потом и разнесла по белу свету ставшие знаменитыми слова Конструктора. Ковшов уже давно возвысился над всяческими мелкими техническими тонкостями, поэтому он по простоте своей старческой взял да и напрямик спросил:
— Как вы думаете, почему эта подводная лодка могла утонуть? Мои люди, — Ковшов царственным жестом указал на окружавших его корифеев мореплавания и военно-морской науки, — мои люди головы себе ломают над этим вопросом, теряются в догадках, но ничего придумать не могут всё равно. Отработаны уже все возможные версии… Как же это так получилось? Атомная подводная лодка! Прославленная! Краснознамённая! Орденоносная! — ходила по всем океанам, несла боевую службу и вдруг ни с того, ни с сего утонула? Чем вы можете объяснить то, что она утонула?
На секунду у Конструктора потемнело в глазах. Воображению автора одноразовой подлодки представились все семь отсеков, вся их хитроумная планировка, все спасательные средства, все приборы и приспособления,
— Сергей Георгиевич! Эта подводная лодка — чудо техники. Она обладает колоссальным запасом плавучести — двадцать два и две десятых процента против восемнадцати процентов у американских подлодок такого же класса; у неё такой запас прочности, что потопить её можно было лишь с помощью целого ряда целеустремлённых усилий всего экипажа! Надо было очень сильно постараться, чтобы утопить её! Вот они и постарались!
Причиною всякого злодейства всегда бывает одно из двух — либо глупость (незнание, непонимание), либо злой умысел.
Одно из двух: либо Конструктор был оторван от жизни и действительно не знал, до какого катастрофического состояния были доведены советские подводники и их техника вечными «давай-давай!», «жми-жми!», «вперёд-вперёд!», либо он из побуждений самых низменных сказал то самое, что было приятно услышать престарелому адмиралу.
Причём и это суждение страдает изъяном: а почему мы должны упрекать Конструктора в знании или незнании? А адмирал на что? Разве адмирал не знал, что от Высших Партийных Органов по нарастающей линии идёт постановка всё более и более невыполнимых задач для его флота? Разве он не замечал, что по мере такого давления на флот в нём всё чаще и чаще происходят аварии и чрезвычайные происшествия, что падает дисциплина, что многие крупные военно-морские чиновники воруют всё наглей и наглей, что всё хуже и хуже становится положение дел с запасными частями и ремонтом, с продовольствием и медицинским обслуживанием, что корабли выпихиваются в море с недоделками и неисправностями — по принципу «лишь бы только выпихнуть и затем отчитаться об этом в вышестоящие инстанции, а там хоть они гори синим пламенем»?..
Не знал? А на кой же чёрт такой главнокомандующий флотом нужен?
Глава двадцать восьмая
Город мечты
Если не считать одного маленького сверхсекретного городка в Эстонии под названием Балтийский, что скромненько притаился на извилистом морском берегу к западу от Таллина, то центром притяжения для советских атомных подводников был, конечно, прежде всего город Обнинск в Калужской области. Тоже маленький, и тоже — весь напичканный важными государственными тайнами.
Камчатские атомные подводники любили этот городок — ну просто до безумия. Тишина, опрятность, комфорт и достаток. Шутка ли сказать: прибываешь туда на эти самые на курсы повышения квалификации, а тут тебе — и умеренный климат, и тишина, и женщины, падкие до денежных морячков; и никаких тебе туманов, вулканов, тревог, служебных или семейных встрясок. Черноморские или балтийские моряки понять этой прелести не могут — у них дом в Европе. Что с них взять — с изнеженных европейцев!
Путь из Петропавловска-на-Камчатке в Обнинск выглядел следующим образом: подаётся специальный самолёт (персональный адмиральский!), в него усаживается экипаж атомной подводной лодки и, пролетев над самою большою страной в мире несколько тысяч километров, вся компания высаживается в Москве.