Железный Густав
Шрифт:
И старик, весьма довольный, откинулся на подушки и, улыбаясь, задремал.
— Провалилась поездка! — стонал Грундайс.
— Отец поправится! — убежденно возражал ему Гейнц, уже всем сердцем сочувствовавший планам отца. — Он еще доставит себе эту радость.
— И я от всей души желаю отцу, чтобы он поехал! — причитала мать.
— Да справится он с болезнью, — говорила Ирма. — Ничто его не сломит.
— Ты, мать, не плачь и не страдай, в Париже будет Хакендаль! — улыбался во сне Железный Густав.
Перед главным
Играет оркестр. Любопытные останавливаются, читают, смеются и идут дальше, гнедой, он же Гразмус, пытается — отчасти с успехом, отчасти без успеха — сожрать украшающие его цветочные гирлянды, а самого извозчика не видно и не слышно.
Он все еще в издательстве, где ему устроили торжественные проводы.
Господин директор Шульце подает ему руку и желает ни пуха ни пера.
— И думайте о том, — заключает он свое напутствие, — сколько мы…
Он собирался сказать: «…денег в вас вложили…»
Но из уважения к торжественному собранию сдерживает свою низменную корысть и говорит:
— …сколько надежд мы возлагаем на ваше здоровье!
— Это, батенька, лотерея! — возражает ему несокрушимый Хакендаль. — Не возьмете ли открыточку, господин директор? Всего по грошену штука.
Бледный как полотно, дрожа всем телом, наблюдает Грундайс за своим подопечным. Как он ведет себя? Производит ли впечатление? Может, все же следовало подрезать ему бороду? Не пересаливает ли он с продажей открыток?
Ах, этот старик, этот чертов старик, он отправляется в большой мир, и его поездка заключает в себе все надежды молодого человека. А сам он об этом и не догадывается! Он думает только о себе. Вот так номер: он всучил-таки генеральному директору Клочше дюжину открыток и отказался скинуть ему с дюжины.
Он и впрямь пересаливает! А что будет в Париже? Чужой язык, чужие люди! Зачем только я в это ввязался!
А может, не так уж все плохо? Как они смеются! С каким удовольствием смотрят на старика в его длинном кучерском плаще и белом лаковом цилиндре. Пожалуй, следовало придать этой кампании гораздо больший размах. На улице что-то мало любопытных, публика, очевидно, подозревает во всем этом первоапрельскую шутку. Но Золотая Несушка был решительно против лавров авансом…
Грундайс обливается потом, он краснеет и бледнеет, он изнывает от страха, не в пример самому путешественнику!
А тому еще преподносят букет (как то он его примет?). Это секретарша генерального директора, чрезвычайно величественная особа! Эх, надо было его предупредить! Но что поделаешь с таким младенцем? Нельзя же заранее предвидеть все, с чем он столкнется в своем путешествии!
Густав
— А что мне с этим делать? — спрашивает он. — Как вы сказали? Цветы? Нет, мой конь их не жрет. Нате, возьмите-ка вы!
И букет вручен Грундайсу.
Слава тебе господи! Первый взрыв веселости, все в восторге, начальство улыбается, подчиненные хохочут. Прекрасно!
Но вот приближается Золотая Несушка, сегодня у него особенно одутловатый и озабоченный вид. Он с достоинством трясет руку Железного Густава, словно изъявляя ему глубокое участие. Но с чем это подъезжает к старику хитрющий пес, уж не хочет ли он его поддеть?
— Parlez-vous francais? [24] — спрашивает он.
И «Yes!» [25] — отвечает несокрушимый Густав.
24
Вы говорите по-французски? ( франц.)
25
Да ( англ.).
Громовой смех.
Веселой гурьбой повалила процессия из комнаты в комнату, открытки раскупаются нарасхват. Движимая вещим предчувствием, приближается первая искательница автографов.
— Что вы сказали, фролин, что такое? Мне поставить свою подпись? А для чего, собственно? Чтобы вы потом сверху написали, что ссудили мне сотенную? Не-ет, я старый воробей, меня на мякине не проведешь! Послушайте-ка, Рыжик, напишите вы ей свое христианское имечко, вы все-таки больше подходите такой молоденькой дамочке!
Опять удача! Видно, он не так прост, старина Хакендаль, он здорово чувствует ситуацию. Да он и не робок, и к тому же понимает, чего им от него надобно. Никакой торжественности, подавай им шутку, они не прочь посмеяться и благодарны всякому, кто их рассмешит. Ну, что ж, давайте смеяться…
— Что это вам не терпится, молодой человек? Чего вы шебаршите? — отчитывает он Грундайса. — Успеется с Парижем. Мой экстренный поезд без меня не уйдет. Дайте мне сперва деньги обменять…
Он выворачивает карманы, и кассиру приходится обменять ему мелочь на кредитки.
— Ну что ж, дело идет! Чуть ли не пять сотен сплавил в одном этом доме. Я вами доволен, молодые люди. Следующий раз, как будет у меня поручение, обязательно про вас вспомню!
Он не упускает ни одной возможности, он чувствует себя, как рыба в воде. Его юмор, этот истинно берлинский юмор, рожденный в деревне под Пазевальком, празднует оргии…
Уже без малого одиннадцать, когда Железный Густав снова взбирается на козлы своей пролетки. Гразмус между тем вконец разорил свое праздничное убранство. Но о том, чтобы привести его в мало-мальски приличный вид, нечего и думать, музыканты бранятся: