Железный пират (сборник)
Шрифт:
— Да, но ведь этого никто не узнает!
— Не говорите этого, синьор, ее жизнь, может быть, зависит от ваших поступков.
— Ее жизнь?
— Да, ее жизнь, помните об этом, ваше сиятельство, так как она доверилась вам.
Гастон подумал немного, потом сказал:
— Вы — честный человек. Я доберусь до Маэстрэ, даже если бы мне пришлось сделать это вплавь. Мы все еще опережаем их?
— Да, значительно. Они очень отстали.
— В таком случае, можно будет убрать эти игрушки.
Он, улыбаясь, указал на свою шпагу, но юноша ничего не ответил ему. В эту секунду раздался выстрел, и гулкое
— Ваш кинжал недостаточно длинен, мой друг Джиованни, лучше будет подождать их.
— Ваше сиятельство, вы забываете Маэстрэ.
— Нисколько, только я не желаю добираться туда вплавь.
— Во всяком случае, мы ради моей госпожи обязаны уже продвигаться вперед.
— Ваш гондольер думает, кажется, иначе: посмотрите, он решил почить на своих лаврах.
— Нет, ваше сиятельство, но он сбился с фарватера. Боже мой, мы, кажется, пристаем к берегу.
Он встал и начал пробираться к носу гондолы... и так велика была его преданность своей госпоже, что крупные слезы показались у него на глазах. Гондольер, спасаясь за стеной каюты от выстрелов, нечаянно причалил к берегу, и теперь спасения уже не было. Преследователи настигли их, и уже другой гондольер бросился на первого и повалил его в воду, где и старался придушить его. Гастон выскочил из каюты и с удивлением смотрел на происходившую перед ним сцену. Затем, ни минуты не медля, он быстро бросился на противника своего гондольера и проткнул его своей шпагой, несчастный, вероятно, тут же простился бы с жизнью, если бы в это время не раздался в темноте громкий голос, воскликнувший:
— Гастон, Гастон, черт вас возьми, что вы там делаете?
Узнав этот знакомый голос, Гастон рассмеялся так громко, что его, вероятно, было слышно в отдаленном Мурано.
— Жозеф Вильтар, это ты? — воскликнул он.
— Да, я, вы удирали от меня, как пират с добычей. Послушай, Гастон, ведь генерал посмеется потом над тобой.
— Пусть смеется, ведь ты чуть было не убил моего гондольера, Вильтар.
— Ну, гондольеров много в Венеции, дай ему дукат, и он утешится. А вот моего малого, кажется, придется лечить. Давай деньги на лечение.
— Я пришлю их тебе из Маэстрэ!
Вильтар рассмеялся.
— Разве ты направился в Маэстрэ, Гастон?
— Да, почему бы и нет?
— Потому что генерал приказал тебе оставаться в Венеции.
— Генерал?
— Да, вот тебе письменный приказ его.
— Но послушай, я должен ехать, это вопрос чести.
— Мы поговорим об этом позже. Я уверен, что мне удастся удовлетворить тебя вполне. Никогда не следует ослушиваться приказаний генерала. Пойдем теперь ко мне и поговорим об этом. Тебе незачем бояться за своих друзей в доме «Духов», Гастон, я уж позабочусь о них.
Он протянул руку и хотел помочь Гастону выйти из его гондолы, но в эту минуту Джиованни дотронулся до руки графа и взглянул ему с упреком прямо в глаза. Граф остановился в нерешительности, не зная, как быть, и наконец спросил недоверчиво:
— Но если генерал прислал мне этот приказ, значит, он знает,
— Конечно, знает, — ответил Вильтар, не задумываясь прибегнуть ко лжи, лишь бы достигнуть своей цели. — Но фарс этот длится и без того довольно долго, едем со мной назад, и я объясню тебе, как ты можешь услужить своим друзьям. Ты совершенно прав, что думаешь о них, но верь мне, в сущности, это довольно бесполезно. Ведь главное все же — приказ Бонапарта, ты должен исполнить его.
Джиованни опять тронул Гастона за рукав и сказал ему с упреком:
— Ваше сиятельство, поезжайте в Маэстрэ, вы обещали это моей госпоже.
— Но ведь вы же слышали, Джиованни, что в этом больше нет никакой надобности?
— Честь и данное слово прежде всего, сударь, к тому же я не доверяю этому человеку.
— Вы ничего не понимаете в этом, Джиованни. Возвращайтесь домой и скажите, что мне теперь не надо ездить в Маэстрэ. Если же окажется, что генерал Бонапарт не знает о том, что я жив, я сейчас же поеду к нему.
— Но ведь в это время госпожа моя может пострадать из-за вас, ваше сиятельство!
— Послушайте, Джиованни, я позволю себе отрубить руку раньше, чем допущу, чтобы маркизе Беатрисе причинили хоть малейшее зло.
— Иди, иди, — кричал Вильтар из другой гондолы. — В чем дело, граф? Не беспокойся о своих людях! Они сами позаботятся о себе. Чего ты медлишь еще?
— Я не медлю, я уже иду, Вильтар!
Он протянул юноше руку и крепко пожал ее, как бы извиняясь перед ним за свой поступок.
— Не бойтесь ничего, вы в скором времени получите добрые вести обо мне, — сказал он.
Но Джиованни ничего не ответил, только крупные слезы навернулись у него на глазах.
XI.
На третий день после отъезда Гастона Беатриса отправилась, как всегда, к ранней обедне в собор, она встала опять на то же место, где впервые увидела любимого человека, и, сама не зная почему, бросила на пол белую розу, хотя на этот раз некому было поднимать ее, и она увяла, растоптанная чужими ногами. Беатриса не могла дать себе отчета, почему она сделала это, она просто чувствовала безотчетное стремление хоть этим помянуть прежнее, в душе при этом она невольно подумала: как эта роза растоптана ногами посторонних лиц, так и моя любовь, наверное, погибнет в самом расцвете.
Она была настолько умная женщина, что не могла не понимать человека, ради которого она пожертвовала так много и ради которого ей еще, может быть, предстояло выстрадать даже еще больше. Она понимала, что Гастона подкупила жалость к ней, а, может быть, и ее красота, а на самом деле он оставался таким же свободным и независимым, как и до первой их встречи. Галантный, вежливый, любитель приключений, он еще не научился любить как следует ни одну женщину. Беатриса не скрывала от себя, что та, которая сумеет пробудить в его сердце истинную любовь, — пробудит в нем и все лучшие, дремавшие еще в его душе чувства, но будет ли она этой счастливицей или кто-нибудь другой, этого она не знала и даже боялась задумываться над этим. Она осторожно опустила на пол свою белую розу и подумала о том, что на кусте вскоре распустится другая такая же роза, подобно тому, как и для нее начнется теперь другая жизнь, еще не известная ей.