Железный пират (сборник)
Шрифт:
Гастон и Джиованни сразу поняли всю опасность своего поведения, вызванную их же собственной неосторожностью, и одну секунду они в нерешительности застыли на месте, им и в голову не приходило, что они могут прорваться сквозь толпу этих рассвирепевших людей. Джиованни нагнулся, чтобы поднять свой фонарь, а Гастон в это время уже поражал своим мечом первого выбежавшего из часовни и чуть не наткнувшегося на него человека. Бедняга упал без стона, сраженный насмерть, Джиованни схватил Гастона за руку и повлек его в отдаленный конец церкви, где было совершенно темно, там проворный малый прибегнул к следующей хитрости: он помахал своим горящим еще фонарем в
— Скорее, синьор, — крикнул он, — еще двадцать ступеней до алтаря, и мы спасены.
— Двадцать ступеней для меня слишком много, Джиованни, я не могу осилить их, бегите и бросьте меня.
— Разве они ранили вас?
— Да, только не теперь, а уже десять дней тому назад у дома Пезаро. Теперь спасайтесь, Джиованни, и бросьте меня.
И действительно, силы почти совершенно оставили Гастона, и он бы упал, если бы Джиованни не поддержал его. В церкви опять стало тихо: преследователи, потеряв их след, совещались теперь между собой шепотом. В этом можно было предвидеть новую опасность; Джиованни понял это и, почти подняв Гастона, повлек его к дверям алтаря.
Одну секунду он был почти уверен в успехе, несмотря на то, что чьи-то голоса слышались почти уже около них; им предстояло теперь осилить только еще десять ступеней, но один из веронцев вдруг заметил их, он громко крикнул своим товарищам, что шпион найден, и все бросились к нему на помощь.
Это неожиданное нападение на безоружного Гастона и Джиованни, вооруженного только кинжалом, должно было стать роковым для обоих. Гастон уже с самого начала не надеялся на то, что ему когда-либо снова удастся взглянуть на свет Божий, и он был почти доволен, что наступает наконец развязка. Их могло спасти только чудо, а граф Жоаез не верил в чудеса. Тем больше было его удивление, когда вдруг напавшие на них люди сразу отступили от них от нескольких слов, произнесенных волшебником Джиованни. Джиованни, увидев, что игра почти проиграна, решил пустить в ход свою последнюю карту, поэтому он крикнул им громким голосом:
— Синьоры, разве вы не узнаете меня? Джиованни Галла, слугу маркизы де Сан-Реми?
Все остановились молча, многие приблизились к Джиованни, чтобы лучше рассмотреть его. Он откинул назад капюшон своего плаща и повернулся так, чтобы свет фонаря падал на его лицо, многие сейчас же признали его и воскликнули: да, это Джиованни Галла!
— Я пришел сюда, господа, в качестве друга своей госпожи и Вероны. Если вы выслушаете меня, вы узнаете, что я забочусь о вашем спасении так же, как и о своем.
Слова его произвели, очевидно, впечатление, а главное — возбудили любопытство присутствующих, некоторые, правда, еще называли его шпионом, но другие возражали на это: нет, это слуга Беатрисы, мы выслушаем его, а затем будем действовать! Никто не заметил при этом, что незаметно он отступал все дальше и дальше назад, и что Гастон уже был за порогом алтаря, сам же Джиованни продолжал говорить с ними, стараясь как можно больше овладеть их вниманием. Он говорил им о том, что удивляется, что они не хотят довериться Беатрисе, что возмущается тем, что даже ее слуг осмеливаются принимать за шпионов, и что неужели они не знают, что церковь окружена французскими солдатами, и одно громкое слово может погубить всех. Слова его возбудили
— Да, синьоры, — говорил он дальше, — вы здесь занимаетесь тем, что ловите шпионов, которых нет, а между тем вся площадь перед церковью занята драгунами. Уходите отсюда, пока еще есть время. Я сам подам вам в этом первый пример, вот в той галерее, — сказал он, указывая рукой в противоположный угол, куда немедленно устремились все взоры присутствующих, — в той галерее находится двадцать веревок, это дурное предзнаменование, помните об этом, а теперь позвольте мне проститься с вами.
Говоря это, и он был уже за порогом алтаря, а Гастон впереди его, Джиованни одним движением захлопнул дверь и так же быстро запер ее на ключ.
— Синьор, — сказал он совершенно спокойно, — предоставим их теперь их молитвам.
XXVI.
Джиованни зажег свечи в своей комнате в Бернезском дворце, находящемся почти рядом с церковью св. Афанасия, и когда он поставил на стол вино и стаканы, он обратился к графу, в первый раз с тех пор, как они вошли в темный и мрачный дом.
— Синьор, — сказал он, — кто бы мог предсказать заранее, что мы сегодня ночью встретимся с вами в этой церкви? Наверное, ни я, ни вы не могли этого знать заранее, особенно вы, как я думаю, а между тем судьба все же свела нас, и я уверен, что все кончится для нас хорошо.
Гастон согласился с ним и выразил ему свою благодарность в нескольких словах. Бегство из церкви совершенно обессилило его, он лежал на бархатной кушетке, подвинутой к самому окну, он видел, как стало рассветать, как мало-помалу заалел восток. Да, странный случай привел его как раз в этот день в дом Беатрисы! Как-то она встретит его? Сколько ему надо еще узнать, сколько надо расспросить обо всем!
— Давно вы уже в Вероне, Джиованни? — спросил он. — Когда вы приехали? — предложил он наконец давно мучивший его вопрос. Джиованни понял его и ответил ему прямо:
— Мы последовали за вами через двадцать часов, граф, моя госпожа думала, что вы будете ожидать ее в воротах города. Вам придется просить у нее прощения за причиненное ей разочарование.
— Меня нечего прощать, Джиованни, вы знаете, почему я не мог раньше прийти. Мне пришлось иметь дело с жителями этого города, и я дорого заплатил за свое безумие, — в продолжение десяти дней я молил, чтобы меня вернули моим друзьям, а я все не вижу их и теперь. Вы сами видите, что я перенес за это время.
— Вы, значит, были в доме дочери Пезаро, нам говорили это, но мы не хотели верить.
— А между тем это правда, я упал у ворот ее дома, и ее слуги внесли меня в дом. Валланд был рад, что отделался от меня, а других друзей у меня здесь не было. Да, я остался там, и красавица Бианка ухаживала за мной. Что же из этого? Но во всяком случае я не подозревал, что вы здесь, — прибавил он, как бы оправдываясь.
Джиованни недоверчиво рассмеялся, он прекрасно знал, почему Беатрисе не говорили до сих пор правды, и в душе своей невольно не мог не сожалеть о том, что ему пришлось оказывать услуги графу де Жоаезу. Он, простой слуга, любил свою госпожу не меньше этого человека и, как и он, готов был каждую минуту пожертвовать ради нее своею жизнью. В то время как мысли эти мелькали в его голове, Гастон думал о том, как он объяснит Беатрисе свое пребывание в доме Пезаро — поймет ли она его? Ведь и она только женщина — поймет ли и простит ли она?