Железный Сокол Гардарики
Шрифт:
В тот же миг я увидел иной шатер и иные лица. В сравнении с открывшейся мне картиной ставка Девлет-Гирея отличалась суровой, почти спартанской простотой. Шарообразный незнакомец в высокой чалме и длинном парчовом халате расплывался по золоченому подобию трона. Перед ним, отражаясь во множестве венецианских зеркал, стоял Якоб Гернель. Впрочем, мало кто из видевших его в Москве узнал бы сейчас в этом роскошном французском аристократе недавнего звездочета. Объемный круглый воротник его лазурного пурпуэна [54] , носивший среди парижских модников изящное название «блюдо святого Иоанна», сиял белизной. Под ним, почти теряясь в блеске драгоценностей, на муаровой ленте свисал орден святого Михаила. Из-под коротких
54
Пурпуэн – верхняя мужская одежда французской знати второй половины XVI века.
– Мое имя – Жозеф Гаспар Антуан Барневуа, граф де Понтавьез, – с безукоризненной элегантностью представился он, описывая беретом изящную восьмерку перед сановным турком. – Хвала Всевышнему, я догнал вас!
Завершив приветствие, Баренс сделал знак стоящему за ним слуге, и тот протянул ему резной ларец красного дерева, в котором поверх золотых экю и жемчугов лежала верительная грамота с печатью христианнейшего короля Франции Карла IX. Совсем недавно этот документ был подлинным и принадлежал французскому поверенному в делах, исполнявшему роль консула в России. Изъяв его из архива посольского приказа, Лис аккуратнейшим образом смочил перенасыщенным раствором сахара чернильные строки. Затем он положил развернутый лист на блюдо, запустил туда же отловленных тараканов и накрыл крышкой. Этот алхимический опыт удался с блеском, к утру следующего дня у нас в руках был чистый пергамент с королевской печатью. Заполнить его не составило труда.
Турок углубился в чтение, явно не нуждаясь в переводчике для того, чтобы разбирать витиеватые французские письмена.
– Кстати, мальчик мой, поскольку сей достойный господин невольно совершил бестактность, не представившись, спешу исправить ее. Это сераскер [55] турецкой армии Хаджи Аслан-паша. Возможно, нам очень повезло, что султан назначил командовать армией именно его.
– Почему?
– В прежние годы Хаджи Аслан действительно был славным полководцем. Сулейман Великолепный ему очень доверял, однако дворцовая лень Стамбула отучила сего военачальника от тягот дальних походов. Зато у него обнаружился весьма ценный для паркетного генерала дар: он с необычайной ловкостью приписывает себе заслуги подчиненных и столь же легко сваливает на них все промахи и неудачи. За последние десять лет паша впервые покинул столицу и вряд ли станет тягаться в доблести с Мехмедом Завоевателем [56] .
55
Сераскер – главнокомандующий, заместитель главного визиря.
56
Мехмед Завоеватель – султан династии Османов, покоритель Константинополя.
Между тем сераскер дочитал верительную грамоту, недавно подписанную самим Баренсом, по случаю временно исполнявшим обязанности Екатерины Медичи.
– Ваша королева пишет о некоем срочном поручении, которое она не может доверить бумаге. Что же это за поручение?
– Ее величество, – почтительно склонив голову при упоминании королевского титула, начал Баренс, – неизменно верная союзническому долгу, повелела мне и графу де Вержену, направленному в Стамбул, без промедления упредить вас о коварной измене, замысленной татарским ханом Девлет-Гиреем.
– О чем идет речь? – насторожился Хаджи Аслан, и все его три подбородка пошли волнами.
– Послы Девлет-Гирея, подкупив начальника черных евнухов Гиацинта, сумели прельстить молодого султана безмерными выгодами похода на Москву. Однако это всего лишь призрак. Фата Моргана. – Баренс свел большой и указательный палец и дунул, точно развеивая иллюзорное видение. – Моя королева
Я отметил, что на лицо паши наползла темная грозовая туча.
– Но я не о том… – как ни в чем не бывало заливался соловьем Баренс. – Если даже поход будет удачен, что принесет он нашему доблестному союзнику, благословенному султану Мустафе? Неисчислимые потери и столь же неисчислимые расходы. Конница Девлет-Гирея годится лишь для набегов. Чтобы штурмовать сильные русские крепости, нужна пехота и пушки. У крымского хана нет ни того, ни другого. Зато каждому известно, что лучшей пехоты, чем янычарский корпус, не сыщется во всем мире. Я знаю, что в своем послании Девлет-Гирей уверял султана, будто поход на Москву станет увеселительной прогулкой. Это ложь! Под стенами русских крепостей вы положите цвет своей армии, что, несомненно, позволит усилиться нашему общему врагу – императору Максимилиану. Однако и это еще не самое худшее для вас.
Если даже предположить, что в конце концов Москва будет взята, победа может стать для султана пирровой. Стамбул – по ту сторону Черного моря, Бахчисарай – по эту. Крым-Гирей никогда не позволят управлять московским царством через их голову. Если же разрешить им властвовать в покоренных землях, то очень скоро они настолько усилятся, что непременно вспомнят, как их предок Чингисхан владел половиной мира. Против кого тогда они повернут свое оружие?
– Ваша королева воистину светоч мудрости, – задумчиво кивая головой, проговорил сераскер.
– …Что же вы умолкли? – Голос Девлет-Гирея звучал раздраженно, долготерпение явно не входило в число его достоинств.
– Я жду приказа говорить, ваше величество, – произнес я, обводя многозначительным взглядом представительное собрание татарской знати. – Мне пришлось немало потрудиться, чтобы ни Рюрик, ни кто-либо из его ближних людей не проведали о моем исчезновении. Если каким-то таинственным образом в лагере русского царя станет известно, что ключ к Москве у вас в руках, все труды – и мои, и Генриха Штадена – пойдут насмарку. После исчезновения царя Ивана нам уже пришлось менять все планы. Вряд ли такая возможность представится вновь.
Девлет-Гирей огляделся и жестом повелел удалиться всем, кроме стражи.
«Раскладка пасьянса» и прогревание пошли на пользу обновленной карте. Теперь, глядя на нее, хан довольно теребил седеющий ус и бормотал слова благодарности Аллаху.
– Мне удалось внушить Рюрику мысль, что, зная о претензиях князя Вишневецкого на корону Ягеллонов, вы направите основной удар сюда. – Мой палец провел линию между Черниговом и Новгород-Северским. – Я также посоветовал царю заключить военный договор с гетманом, у которого, к слову сказать, по мнению Рюрика, ныне и пребываю. Гетман заверил меня, что ударит во фланг вашей армии, как только вы окажетесь севернее Чернигова. Здесь, – я отчеркнул ногтем линию, – как вы сами видите, расположены основные русские силы. Так что удар будет нанесен с двух сторон. Единственный путь, который вам остается, – это нескончаемые болота и леса, именуемые Беловежью. Там может без следа раствориться любая армия.
– Что же ты предлагаешь? – посмурнев, выдохнул хан, скорее всего собиравшийся наступать именно в направлении Чернигова.
– Удар следует нанести в этом месте! – Я ткнул в карту, указывая на междуречье пяти рек.
– Ты обезумел! Кони – не рыбы, да и развернуться в этом месте невозможно.
– Так полагает и Рюрик, и поэтому он снял здесь почти все кордоны и увел к Чернигову практически всю рать Белгородского воеводства. От Белгорода же – прямая дорога к Москве. Если вы последуете моему совету и ударите здесь, держа турок на левом фланге, – османы столкнутся с основными силами Рюрика и Вишневецкого, а вы попадете в столицу Руси уже через неделю.