Железный замок

Силоч Юрий Витальевич

Табас мысленно выругался. Вот тебе и мама, и родной город. Впрочем, то, что их не собирались шлёпнуть на месте, хоть немного, но утешало. Значит, есть шанс выкарабкаться. Искупить кровью, например.

Молодой наёмник поймал удивительно спокойный взгляд Ибара. Может, всё идёт по плану? Или старый цепной пёс старается не показать страха, а сам лихорадочно прикидывает, как ему половчей сбежать? Одни вопросы. Табас не стал искать ответы на них, предпочтя замолчать, отдать конвоирам оружие и, уставившись под ноги, похромать вслед за Ибаром, стараясь не спотыкаться о корни деревьев и не скользить на глинистых участках.

Лори говорил о том, что

вёз их в город, и он не обманул. Населённый пункт, лежащий на другой стороне реки, действительно был похож на более-менее крупное поселение, а не на полузаброшенную деревню, хоть и размера был такого же. Навскидку тут жила где-то тысяча человек. Раньше. Сейчас же в городке было тесно: даже на подходах можно становилось ясно, что улицы полны беженцев и военных. Как раз между мостом и городом находился огромный палаточный лагерь. Там, на пустыре, стояли драные разноцветные гражданские палатки-шатры, перемежаемые пятнистыми армейскими тентами. Ржавая цистерна с водой, пара костров, полевая кухня — тёмно-зеленая, армейская. Рядом с ней длиннющая очередь из апатичных беженцев различной степени оборванности, сжимающих новенькие солдатские котелки. Палатка с красным крестом тоже в осаде — окружена сидящими прямо на земле людьми — стариками, женщинами, детьми всех возрастов. Мужчин не видно — скорее всего, их загребли в ополчение. «Хотя, почему, собственно, загребли», — спросил сам себя Табас. Многие из них добровольно и с песнями пошли бы туда, где кормят, поят, одевают, да еще и выдают талоны на довольствие, которые можно подарить голодающим семьям.

А городские улицы были переполнены военными. Гвардейцы, вольный легион, ополчение, тыловики, полиция, артиллерия, бронетехника, автотранспорт… Однако вся эта сила имела очень потрёпанный вид. Гвардейцы, попадавшиеся на пути, смотрелись жалко: под глазами круги, от былого лоска и форса не осталось и следа. Вольные выглядели забитыми — ходили у самых стен, опустив головы. Глаз старались не поднимать даже самые огромные и злобные, но если поднимали, то смотрели на гвардейцев с ненавистью. Куча раненых: то тут, то там попадались целые группы перевязанных солдат, у многих недоставало конечностей. Техника, своим количеством издалека производящая впечатление несокрушимой армады, при ближайшем рассмотрении оказалась сборной солянкой из разных подразделений. Множество машин несли на себе следы попаданий самодельных ракетных установок дикарей. Табас попробовал прикинуть, сколько техники должно было стоять в городе, если бы все подразделения, представленные тут, были в полном составе и понял, что «коробочек» должно было бы быть едва ли не втрое больше.

«Разгром», — гудело набатом в голове молодого наёмника.

Комендатуру расположили в здании администрации — типовом сером сборном строении.

На время военного положения гражданские органы власти распускались — и балом правило армейское командование.

Внутри было душно, воняло потом и портянками. С многочисленных стендов была сорвана ненужная более информация для налогоплательщиков и получателей государственных услуг — её заменили уже набившие Табасу оскомину плакаты «Не отступай, гвардеец! Позади твой дом!», «Ополченец, будь героем!» и глянцевая рекламная бумажка Вольного Легиона, описывавшая несуществующие льготы и лгавшая насчёт будущей зарплаты, довольствия и условий службы. Повсюду толклись люди в серой форме с нашивками военной полиции. Ополченцы затолкали пленников в один из тесных кабинетов.

— Снова дезертиры. Куды их? — спросил

один из конвоиров у красномордого полицейского с нашивками сержанта. Тот сидел за столом, заваленным всяким канцелярских барахлом, и сосредоточенно ковырялся в зубах грязным пальцем.

— Вы задолбали ко мне всякую шваль водить! — лениво отмахнулся он, не отвлекаясь от зубов. — Десятый раз повторяю: на линию, на линию всех.

— Ну так… — лицо ополченца стало хитрым, глаза сально заблестели. — А шмотки?

Сержант поднял взгляд, в котором читалась заинтересованность.

— Шмотки?.. Шмотки, как обычно. Пополам.

Конвоир обиделся:

— У меня дети, между прочим.

— А зачем твоим детям армейское барахло? — притворно удивился полицейский. — И вообще, можно подумать, ты мало нахапал, — сержант, наконец-таки, выковырял из дырки солидный кусок мяса и принялся его рассматривать, будто ожидая, что тот начнёт показывать кино. — Либо пополам, либо по закону. Приказ коменданта был однозначным: имущество неотчуждаемо.

— Да они ж мародёры! — с жаром заявил второй конвоир. — Вон рюкзаки какие набитые!

Сержант закатил глаза:

— И что? Ты у нас за справедливость? Короче, мужики, либо пополам, либо никак. А сами попробуете — в карцер посажу за воровство.

Второй конвоир негромко выругался.

— Тихо там! — прикрикнул сержант и отправил кусочек мяса обратно в рот. Табаса чуть не стошнило. — Ну так что, по рукам?

— По рукам, по рукам… — пробурчали конвоиры и, отобрав у наёмников рюкзаки, вытряхнули содержимое на пол, и принялись увлеченно копаться, комментируя находки и переругиваясь за возможность обладания какими-нибудь особенно ценными вещами.

— О, рации. Две.

— Одна моя, — напомнил о себе полицейский.

— Фляжечки модные. Гвардейские. У-у, жулики! С трупов, небось, поснимали?.. Каз-злы. Патроны… Смотри, сколько тут! — у грабителей заблестели глаза.

— Куда они тебе? — лениво спросил полицейский. — У тебя ж другой калибр.

— А хоть и выменяю на что. Пригодятся!

— Им этими патронами на первой линии от дикарей отстреливаться, пока ты в комендатуре будешь задницу просиживать.

— Ай, господин сержант, чего вы их жалеете? Мародеры они! Не ихнее забираем, а наворованное!

Табас стоял и наливался краской от жгучей обиды. Сперва ползать по песку, обирая трупы, потом тащить рюкзак за тридевять земель на своём горбу, едва не потонуть из-за него в реке — и всё лишь для того, чтобы порадовать припасами трёх обормотов. Хотелось полезть в драку.

— Ну, отлично, — ополченцы поднялись и всучили наёмникам совершенно пустые рюкзаки. Смех один — даже портянки забрали.

— Приносите еще! — гнусно усмехнулся полицейский, на столе которого красовалась его доля.

Табас, вспыхнув, хотел сказать ему, что он вор и сволочь, но Ибар, стоявший рядом, вовремя это пресёк, очень больно ущипнув молодого и горячего напарника за предплечье.

— Так… — довольный сержант из военной полиции что-то отметил на листе бумаги. — Вольный Легион, да? Ну так и веди их на первую линию. Свободны, — сержант снова углубился пальцем в недра рта, показав тем самым, что разговор окончен.

Ополченцы вывели пленников во двор и направились обратно по городским улицам — к мосту. Когда они шли мимо лагеря беженцев, то заметили припаркованную рядом машину Лори. Табас вытянул шею, присматриваясь в надежде увидеть старика, однако вместо него в машине сидел какой-то небритый обормот в новенькой зеленой форме.