Желтая линия
Шрифт:
Откуда же это дурацкое высокомерие?
— Вы свободны! — объявил наконец статс-мастер Отон-Лид.
— Как он тебе? — спросил Нуй, когда мы уже шли в казарму.
— Ничего особенного. — Я равнодушно пожал плечами.
— Я мог быть командиром «Крысолова», — сообщил Нуй, понизив голос.
— Да ты что! — сразу оживился я. — Как это?
— У меня же второе холо. Могу стать сразу кавалер-мастером.
— Ну и?..
— Да не хочу. — Он махнул рукой. — Чего хорошего?
— Много
— А что ночевка? Тут триста человек, а там будет тридцать… Не такая уж разница.
— Ну, знаешь ли…
— Нет, мне тут веселей. Что будешь сейчас делать?
— Не знаю, не хочу ничего. Спать, наверно.
И тут мне захотелось поговорить о том, что не давало мне покоя последнее время, что обжигало внутренним холодом или, наоборот, согревало.
— Нуй, — сказал я, остановившись. — А ведь это ты спас меня.
— Ну да. — Он пожал плечами.
— Я мог погибнуть.
— Конечно, мог!
— Нуй, ты не понимаешь… Я ведь мог подохнуть, а ты меня спас. Я не знаю, как тебе отплатить, нет такой цены…
— Тебе и не надо платить, — очень серьезно произнес он. — Помнишь, ты мне брызги от жуков дал? Я тебе тоже не платил, только выпить принес. Зачем платить?
— Ну, да… — пробормотал я, малость опешив. Кажется, в языке Цивилизации слово «платить» имело только один смысл.
— Все нормально, — сказал Нуй. — Теперь всегда будем друг другу помогать, только давай не будем считать, кто сколько раз кому помог?
— Да, — пробормотал я. — Конечно, не будем.
Я тем не менее невольно начал считать. Сухая куртка, стопка носков, выпивка… А от меня что? Кроме средства от жуков, ничего. Может, поделиться секретом, как бесплатно ходить к девочкам? О-ох, ну я и дожил!
Стоило мне улечься в казарме, как в глаза полезли пустые кровати. Спать уже не хотелось, но и шататься по базе желания не было. Я начал раздумывать о том, что гибель «Крысолова» — серьезная тема для большого пронзительного произведения. Я мог бы читать его молодым бойцам по вечерам. Они бы слушали и грустили. Погибшие люди достойны того, чтобы о них хоть кто-то грустил. Даже если погибли не за идею, а за холо. Они же не виноваты, что нет идеи?
Как бы там ни было, а произведение нужно сначала сочинить, а потом все остальное. Как раз с этим у меня сразу возникли проблемы. Прямо с первых строк.
Серьезные вещи следует начинать с какой-то коренной мысли. Нужно задавать тему, мелодию, ритм. А мелодия в этой истории была слишком уж простецкая: ребята хотели заработать, да не вышло — погибли.
Таким образом, всякая патетика и героика исключались. Существовал такой вариант, как реквием. Дескать, люди, чтобы прокормить себя, ввязались в войну, которую не они начали. И сложили
Реквием получался аполитичным. Выходило, что Цивилизация бросает своих граждан на смерть ради каких-то маловразумительных принципов, а на самом деле — ради белого угля. За это меня по головке не погладили бы. А вставать в ряды идейной оппозиции с моим нулевым холо опасно. Да и ради чего, собственно?
Нет, поэзией здесь и не пахнет. И потом, кто заставлял этих парней ввязываться в войну? Могли бы тихонько работать на каких-нибудь рисовых полях или угольных копях, добывать ресурсы для Цивилизации и уцим для себя.
Одним словом, куда ни глянь — сплошная дрянь. «Ладно, обождем, — подумал я. — Вот заработаю побольше холо, обеспечу будущее — сяду за книгу воспоминаний. Нет, воспоминания и мемуары — плохие слова. От них тянет стариковщиной, лекарствами, пыльными углами и облупленными комодами. Может, дневники? Дневники пишут ботаники и географы, а не литераторы. Ладно, придумаю что-нибудь…»
В этот самый момент ко мне нерешительно приблизился незнакомый боец в голубом комбинезоне комендантской команды.
— Пехотинец Беня? — почтительно спросил он.
— Да. — От удивления я даже привстал на кровати.
— У меня поручение от помощника коменданта альт-мастера Щербы.
— От кого?! — У меня отвалилась челюсть.
— Альт-мастер Щерба приглашает вас на свой день рождения, — сказал тыловик и вежливо улыбнулся. — Мне поручено проводить вас.
— А что такое день рождения? — спросил меня тыловик, когда мы свернули с желтой линии и зашагали по синей.
— Это день, когда человек родился, — рассеянно ответил я.
— Да-а?! — изумился он. — А разве альт-мастер Щерба родился только сегодня? Такого не может быть!
— Может, — сказал я, не особенно вдумываясь в смысл.
Я вошел, провожающий остался за дверью. В первые секунды у меня голова пошла кругом — я такого давно уже не видел.
Стоял длинный стол, за ним — десятка три людей. В основном серая и голубая одежда, но попадалась и наша болотная униформа. Все, судя по глуповатым ухмылкам, приняли уже не по одной бутылочке веселящего напитка.
Во главе стола — большой, круглый и теплый, как солнышко, Щербатин.
— Давай-давай, проходи! — Он поманил меня рукой. Затем небрежным шлепком согнал какого-то парня, освобождая мне место рядом с собой.
Я упал на скамейку, оторопело глядя вокруг себя. Стол был весь заставлен картонными тарелочками и бутылочками. Пей, ешь, веселись…
— Пробуй, — сказал Щербатин, двигая мне одну из тарелочек.
— Я только с обеда, уже напробовался.
— Ты пробуй, а потом говори!