Жёлтая линия
Шрифт:
— Быстро вниз по желтой линии! На разгрузку мало времени.
Мы вскочили и помчались по трапу, возвращаясь в трюм. Там уже раскрылись створки, и снаружи проник холод и влага.
— Выходим, выходим, не задерживаемся! — командовал кто-то из тумана. — Выходим из корабля и бегом получать теплую одежду.
На улице ноги тут же стали разъезжаться — лед был покрыт слоем воды, образовавшейся от жара корабля. Повсюду клубился пар, мы наталкивались друг на друга, многие падали. Почти сразу почувствовался мороз, который схватил нас за щеки, за уши, за пальцы.
— Быстро, быстро!
Наконец в тумане прорисовалось темное пятно какого-то ангара, в который поспешно заскакивали вновь прибывшие. Мы надеялись, что там тепло, но ошиблись.
Ангар был столь же холодным, как вся эта ледяная пустыня. У стены раздавали одежду — такие же серые робы и штаны, только утепленные ватой. И еще шапчонки с откидными ушами. И белые бумажные носки — каждому по целой стопке.
— Бери все на вырост, — на ходу посоветовал Щербатин. — Мы еще не восстановились, очень скоро мы прибавим в весе.
— Кто оделся, по желтой линии через переход в жилой сектор! — последовала следующая команда.
Одежда была холодная, пропитанная морозом. Мы поспешно натягивали штаны и робы, завязывали тесемки, тряслись от холода и приплясывали на месте. Немного обнадежили слова “жилой сектор”, от которых повеяло чем-то теплым, уютным, приспособленным для отдыха после перелета.
Далее нас ждал узкий коридор с железными стенами, сплошь в дырах и трещинах, через которые пробивался режущий снежный свет снаружи.
— Теперь понятно, почему здесь так быстро дослуживаются до первого холо, — стуча зубами, проговорил Щербатин.
— И почему?
— Северный коэффициент. Беня, ты склонен к простуде и насморку?
— Бывает.
— Тогда крепись.
Неожиданно желтая линия вывела нас в большой и светлый цех, где в нос сразу ударил неприятный запах, свойственный мясным магазинам. Это был, судя по всему, разделочный цех. Мы вблизи увидели гигантского ледяного червя — он черной бесформенной грудой неподвижно лежал на заледенелом полу. Вокруг суетилось не меньше двух сотен рабочих, которые большими изогнутыми ножами отделяли от туши куски и раскладывали их по железным бакам. Меня особенно поразило, с каким усердием четверо орудуют ломами, выковыривая большой матовый глаз червя.
Здесь было грязно. Все — и стены, и столы, и дорожку под нами — покрывал скользкий жирный налет. Рабочие тоже выглядели грязными, какими-то даже замызганными. Из-под червя вытекали темные ручейки очень неприятного вида.
— Щербатин, мне не хочется на такую работу, — предупредил я.
— Да ну! Хорошо, попробуй отыскать для себя должность поэта. Может, тут есть штатная единица?
— Щербатин!
— Успокойся, Беня, подберем тебе что-нибудь чистенькое.
По его физиономии можно было догадаться, что он-то давно уже все узнал и все решил. Вскоре впереди заорали новые командиры и всех новобранцев развели по жилым помещениям. Это были самые натуральные казармы — с двухэтажными кроватями, но без тумбочек. По правде, нам пока в тумбочки и класть было нечего. Кроме белых носков.
Мы выстроились в проходе между кроватями. Некто в черной куртке до колен некоторое время ходил перед нами с планшеткой в руке и
— Распределяемся, — объявил он наконец. — Все, кто встает на разделку и сортировку, — направо и по желтой линии получать социальные номера.
Восстановление техники — пять человек, отойдите в сторонку и побудьте пока здесь. Санитарная группа, уборщики — то же самое. Промысловики — налево по желтой линии, на инструктаж…
— Это мы, — с воодушевлением сообщил Щербатин и потащил меня за собой.
Мы очутились в голой квадратной комнате, где вдоль стен стояли низкие скамьи. На них уже сидели другие новобранцы, инструктаж шел полным ходом. На наш приход не обратили ровно никакого внимания.
Обучение вел малорослый человек с азиатским лицом и очень беспокойными движениями. Мне он сразу показался законченным неврастеником. Он был одет в очень старую робу, из многочисленных дырок которой торчала грязная вата. По всему видно, он находился здесь давно.
— …Планета покрыта толстым ледяным панцирем. Он изрыт ходами и пещерами.
Жизненный цикл ледяных червей состоит из чередования двух фаз. В первой червь спускается к основной поверхности и наполняет желудок пищей — растениями, которые произрастают подо льдом. Затем он выходит наверх, где больше кислорода, и здесь происходит переваривание пищи…
У инструктора был усталый, монотонный голос, слушать его было тяжеловато, но я старался не пропускать ни слова. Чтобы не давать Щербатину повода сказать, что я опять прохлопал ушами.
— Промысловые машины — тоннельные ледоходы — садятся на тело червя, когда он снова уходит под лед. В это время пища в его желудке превращается в однородную пульпу, которая больше всего подходит для переработки. Цивилизации жизненно необходимо сырье для производства пищи, и наша работа
— добывать его.
Это трудная и порой опасная профессия, но она нужна Цивилизации, и она достойно вознаграждается…
— Это самая дорогая работа здесь, — шепнул мне Щербатин. — Кроме, конечно, ловли червей. Я же говорил, что быстро сделаю из тебя человека.
— Спасибо, конечно, но… Посмотрим.
— Чего посмотрим? Глядишь, через пару месяцев сам так же салаг наставлять будешь. Разве плохо?
— Два экипажа уходят уже завтра, — говорил инструктор. — Это “Кормилец” и “Добыватель уцим”. Остальные ждут восстановления машин и сигналов ледовой разведки. Завтра промысловики Щерба, Беня, а также…
У меня в глазах потемнело.
— Щербатин, — зловеще прошептал я, — откуда, интересно, они знают, что я — Беня?
— Я тебя зарегистрировал как Беню.
— Я не Беня, я Борис Емельянов.
— Это слишком длинно. Длинных имен не любят, из всех списков будешь выпадать. Я, как видишь, свою фамилию тоже не пожалел. Все, тихо!
— …По желтой линии до четвертой отметки и представиться капитану экипажа. Сегодня все отдыхают, — закончил инструктор.
Через несколько минут мы с Щербатиным уже выбрали себе кровать. Долго не искали — все равно на одну ночь. Я, по молчаливому соглашению, залез наверх — мне достаточно было видеть провисший потолок в потеках ржавчины, остальное не интересовало.