Желтая роза в ее волосах
Шрифт:
– Всё, в принципе, очень просто, – отбрасывая топор в сторону, пробормотал Егор. – Это как зимой, только вместо бело-голубого холодного льда присутствует ярко-зелёный болотный мох…
Удочка для лова в отвес была оснащена стандартно: прямоугольная дощечка с грубо вырезанными пазами, короткий осиновый хлыстик с чутким кивком-сторожком, стандартная леска «ноль тридцать пять» миллиметра с привязанной на её конце крупной вольфрамовой мормышкой.
Он умело насадил на крючок большого жирного короеда, смачно плюнул на него, опустил мормышку
«Метр, два, три…», – считал дотошный внутренний голос. – «Семь, восемь, девять…, ничего себе!».
Только на цифре «четырнадцать» тяжёлая вольфрамовая мормышка коснулась дна.
Егор намотал сантиметров сорок-пятьдесят лески обратно и закрепил её на специальной развилке чуткого кивка, который тут же слегка опустился вниз.
Он начал активно «играть» мормышкой, не отрывая взгляда от сторожка, чтобы не пропустить момент, когда тот резко «кивнёт» вниз…
Минуты две-три ничего не происходило, но, вот, кивок на какое-то мгновение замер, а затем неожиданно выпрямился, заняв строго горизонтальное положение. Егор на секунду опешил.
«Это же крупная рыба взяла со дна! Быстрей подсекай, медлительный ты наш!», – запаниковал нервный внутренний голос. – «Рыбачёк хренов, так тебя и растак…».
Он уверенно и аккуратно подсёк, леска ожидаемо натянулась, в тёмной глубине, под толстым слоем мха, широкими кругами заходила крупная и сильная рыба.
«Хорошо ещё, что леска достаточно толстая. Должна, по идее, выдержать», – успокаивал сам себя Егор, вытаскивая – метр за метром – снасть из луки. – «Эх, жалко, багорик не догадался смастерить из подходящей сосновой ветки, тогда всё было бы совсем просто…».
Впрочем, он справился и без багра – минуты через полторы вытащил из «лунки» крупную рыбину и непроизвольно замер, залюбовавшись первым трофеем, подаренным загадочным Чёрным озером.
По пышному зелёному мху прыгало нечто невообразимо-прекрасное, отливая всеми цветами радуги – неяркими, слегка приглушёнными и очень приятными для глаз.
«И самый обыкновенный линь – очень красивая рыба», – подумал Егор. – «А здесь, похоже, подводная темнота постаралась дополнительно, на славу. Подшлифовала, так сказать, эту рыбью красоту, вот, и получился самый настоящий шедевр. Хоть в Эрмитаже выставляй…».
Он, взяв линя в руки, определил навскидку: – «Больше килограмма потянет!», – потом аккуратно оглушил пойманную рыбину обухом топора и бросил её в корзину.
Вторым попался карась – почти двухкилограммовый, чёрно-бронзовый, тоже необычайно красивый и эстетичный. Но до линя ему было – как первой деревенской красавице до Анжолины Джоли…
Путь домой получился гораздо более трудным – в корзину поместилось килограмм четырнадцать-пятнадцать отборных красавцев-линей, примерно столько же крупных карасей шевелилось и подрагивало в коробе за плечами, жадно ловя воздух широко открытыми ртами.
«Россия, определённо, необычная страна!», – окончательно повеселел
Раздел четвертый
Философский
Пёс – напротив
Был обычный питерский вечер.
Вернее, не совсем обычный. Вечер понедельника – полная тоска. Да и с личной жизнью как-то не клеилось…
По дороге с работы Ник решил выпить пивка – для подъёма общего тонуса.
Пивной бар назывался «Два капитана», хотя в интерьере заведения ничего морского не наблюдалось: стены, обшитые бело-красным пластиком, обшарпанные столики, разномастные убогие стулья, заплёванный грязный пол. Единственным светлым пятном бара выступала телевизионная плазменная панель – полтора метра на метр.
В этот вечер (обычный питерский вечер), панель неожиданно «онемела». По Третьему каналу показывали фильм «Брат-2», в данном случае – без звука.
Ник взял литровый бокал «Балтики», блюдечко с вялеными щупальцами кальмара, пакетик с сухариками, уселся на своё, года полтора как застолблённое место, и огляделся по сторонам.
Знакомых не наблюдалось, поговорить было не с кем. Десяток случайных посетителей усиленно пялились в молчаливый экран. Ник сделал несколько глотков и, зажевав кальмаровой ниткой, перевёл взгляд на плазменную панель.
Удивительно, но звук был совершенно не нужен. Ник помнил каждую фразу из этого фильма, так (без звука), даже интереснее было смотреть.
«Вот, что значит – культовый фильм!» – подумалось с белой завистью. – «Эх, написать бы культовый роман, блин! Чтобы вся страна зачитывалась…».
На экране Данила Багров размеренно поднимался по лестнице, намериваясь в труху покрошить американских уродов.
– В поле – каждый колосок…. Всех люблю на свете я. Это – Родина моя, – с сильным узбекским (армянским, грузинским?), акцентом озвучивал фильм пожилой человек за соседним столиком.
Ник крепко задумался – о превратностях и странностях этой непростой и грубой жизни….
Когда же он снова посмотрел на экран, то там Данила Багров – в компании с русской проституткой, бритой наголо – сидел в салоне самолёта, улетавшего в Россию.
– Мальчик, принеси нам водочки! – увлечённо комментировал восточный человек. – Мальчик, ты, наверное, не понял. Водочки нам. Мы – на Родину летим…
Самолёт грузно оторвался от взлётной полосы и начал уверенно набирать высоту. Пожилой узбек (армянин, грузин?), тут же затянул:
– Прощай, Америка, вах! Мне стали тесны твои старые джинсы…
Странно, но ещё несколько голосов дружно подхватили песню. Сюрреализм, мать его!
Ник машинально посмотрел в окно: дорога, по которой проезжали редкие машины, типовой панельный дом, до которого было метров сорок-пятьдесят, очень большая плюшевая собака в окне второго этажа напротив, неправдоподобно – большая.
«Молодцы, всё же, китайцы!» – мысленно одобрил Ник. – «Очень натурально научились делать мягкие игрушки. Ничего не скажешь…».