Желтый дом. Том 1
Шрифт:
Смирн. Конечно. У нас без этого нельзя. Он участвует в семинаре повышенного типа, сам ведет пропагандистскую работу у подшефных строителей. Но он все это делает как-то вяло, без энтузиазма, лишь бы. И в партию стремится из чисто карьеристических соображений.
Сот. Ясно. А с кем он дружит в институте? Какие разговоры ведет?
Смирн. Тут есть целая компания таких болтунов и бездельников, которых давно пора гнать отсюда в шею. Добронравов. Учитель. Кто такой? Это младший сотрудник нашего сектора, прозванный
Сот. А не замечали ли вы некоторых странностей в его поведении?
Смирн. Ну, это общеизвестно. Что он чокнутый, обще вестно. Потому его и заставляли одно время заниматься сумасшедшими. Как бы это вам сказать? В общем, он обычн присутствует отсутствуя. Сидит на собрании или на семинаре, а мыслями где-то в другом месте. Нет, не скажу, что он шизофреник. Вообще-то он тихий, спокойный, никогда н с кем не спорит. Но...
Секс и революция
Во время перерыва половина собравшихся сбежала, убедившись в том, что порнографические картинки показывать не будут. Часть сбежавших, возглавляемая алкоголиком многолетним стажем, собралась около Института Маркса Энгельса—Ленина с намерением использовать вечер более разумным образом. К ним присоединился сам председател месткома. Он уже получил квартиру, ради которой угробил три года жизни на профсоюзные дела, и решил слегка расслабиться. Придя в необычайное возбуждение от одной мысли о предстоящей выпивке, он пообещал финансировать это культурно-массовое мероприятие из средств месткома, выделенных в качестве помощи матерям-одиночкам. Обещание встретили криками «ура!». Учитель заметил, что понятие «мать-одиночка» логически противоречиво, так как означает мать, не имеющую детей, и потому не будет большого греха пропить отпущенные для них гроши. Предместкома по секрету сообщил, что в институте вообще не числится ни одной матери-одиночки, а деньги, отпущенные на них, все равно надо как-то истратить.
Весь вечер говорили, естественно, о сексе. Но в таких выражениях, что лучше об этом не говорить. Единственно разумную мысль высказал Учитель. Он различил два уровня в сексе. Первый уровень охватывает все то, что связано с естественными половыми потребностями и их естественным удовлетворением. Второй уровень охватывает некоторые формы культуры, вырастающие на этой основе. В средние века это было рыцарским культом женщины. В восемнадцатом и девятнадцатом веках — любовный роман. Сейчас же это — гипертрофия техники половых сношений и половых извращений. Пожалуй, впервые в истории человечества секс стал служить деградации человечества. Скоро в коммунистических странах этот второй уровень секса тоже примут на вооружение. Это будет мощное средство отвлекать внимание людей от важных житейских проблем и манипулировать ими. Добронравов сказал, что у нас ничего из этого не выйдет, так как у нас харч и климат не те.
Голоса
Знаешь ли ты, что такое была штурмовая авиация?
Это когда за боевой вылет сто грамм давали. Потом стрелок достанет еще пол-литра. Потом механик
Потом снова боевой вылет. Выпивка, бабы, трипперы, мордобой и прочее — это шелуха. Штурмовая авиация — это боевой вылет. Полет на штурмовку вражеских объектов! Штурмовка! Тебе этого не понять.
Где мне понять?! Я кто? Мамин сынок. Гнилой интеллигент. Это вы там только и делали, что мчались в конные атаки и штурмовали объекты противника. И все время погибали.
Не только это. И погибали лишь раз. И почти сразу. Но мы и мчались, и штурмовали. Пикировали — штурмовики бомбили и стреляли с пикирования. Знаешь, это было здорово!
Что «здорово» — убивать?
Нет, пикировать, бомбить и стрелять. Мы же не видели людей в лицо.
И сколько раз у тебя было это «здорово»?
Тридцать раз.
Всего-то?
Это много, очень много. Обычно убивали в пределах десяти вылетов. Мне еще повезло. Я еще успел немного с бабами покрутить. И выпить порядочно.
А как ты погиб?
Не знаю. Меня просто вдруг не стало. На последнем заходе. Начал пикировать, прицелился. И вдруг меня почему-то не стало.
И как долго длились твои тридцать раз?
Полгода.
Мне тебя жаль. Это же мизер!
Что ты! Это очень много. За это время я успел даже в тылу побывать, за самолетами. И чуть было не женился. Смех!
Что смех — женился или чуть было не?
Вместе. Вкусная была баба. На продовольственном складе работала. Ох, и попили же мы с ребятами. Бродили, как тени зеленые. А ей зачем-то был нужен муж-фронтовик Кинули жребий, досталось мне.
А что же помешало твоему браку?
Договорились идти расписываться, а меня в этот день на гарнизонную губу посадили за драку. Вышел — договорились на другой день пойти. А с рассветом мы улетели.
Нехорошо обманывать женщин.
Я не обманывал. Случай такой вышел. А о ней не беспокойся. Она другого наверняка нашла. Работать на продскладе и не иметь мужа — это логически невозможно.
Логически? Откуда у тебя словечко такое?
А я ведь тоже начинал учиться на философском факультете. Смешно?
Еще как! Так что же такое штурмовая авиация?
Представь себе такую картину. Еще не рассвело, а мы уж на ногах и позавтракали. И построились идти на аэродром Аэродром — одно название, полянка в лесу. Чуть не рассчитал — и врезался в сосны. Затягиваешь потуже широкий офицерский ремень. Для нас это — вроде твоих джинсов. Престиж. И красиво. Позвякиваешь медалями и орденами. Это тоже приятно. И тоже красиво. Сдвигаешь подальше пистолет. Настоящий! На тонком ремешке болтается где-то по, коленками планшет с картой. Надеваешь белоснежный шелковый подшлемник, на него — шлемофон. Сапоги надраены до блеска. В общем, есть на что посмотреть. И ужасно приятно чувствовать себя таким.
И девчонки смотрят?
Как когда. Но и без них приятно. Нет, слово «приятно: здесь не подходит. Тут другое. Тут ожидание боя и готовность к бою. Знаешь, я ни разу не летал небритым с нечищеными сапогами и с грязным подворотничком и подшлемником. Бой — это одновременно праздник, жертвоприношение, казнь. Я имею в виду штурмовую авиацию конечно. Как у других, не знаю.
Других убивали голодными и в грязи.
Каждому свое. Мне их жаль. А что я мог сделать? Толь» то, что и сделал: погибнуть.