Жемчуга
Шрифт:
«Катюш, привет. Классные фотки. Когда вернулась?»
«Позавчера. Ууу!!! Было чудесно».
«Верю. Выглядишь супер! Белая-белая зависть. Катюш, а не подскажешь – кто такой Иван Очитков? Просто я тут друзей пересматривала… Ну и… какой-то чел».
«Сашунь, ну ты даешь! Ты же для них проект делала!»
«Да?»
«Школа коррекции, Сашуль, да-да… Мы с ними еще
Катины слова перемежались смайлами – смайл ржущий, смайл с вытаращенными глазами, смайл удивленный. Саша ненавидела смайлы. Зато теперь все было ясно. Документация как в аду. Да этой самой документации вообще практически не было, и с этим тогда срочно надо было что-то делать. А Очитков там был то ли директором, то ли завучем, но его не было на месте, и кто-то скинул Саше на всякий случай его телефон. Правда, это ничего не дало. В делах финансовых Иван был полный лох.
3
Встречу Саша назначила в парке. И безнадежно опоздала. Проехать по растекшемуся месиву города было почти невозможно.
Уже вбегая под сень огромных черных лип, она вдруг поняла, что не помнит, как выглядит Очитков. Да, была черная борода. И все. Вряд ли он будет рассекать посреди ноября в своей красной кепке. Саша остановилась и огляделась. Тихо, зябко, почти безлюдно. В основном гуляли с собаками. Собака – дело такое: завел, так гуляй, хоть в слякоть, хоть в мороз, хоть во всемирный потоп. Прямо возле Сашиных ног прошествовал пудель в маленьких красных сапожках. Пес в сапогах, сумасшествие. За пуделем, пыхтя, тащилась толстая тетка.
– Здравствуйте! Вы уж извините, опоздал.
Саша вздрогнула и отступила на шаг. Очитков был похож на пирата – черный, ужасно волосатый и весь какой-то расхристанный, неприбранный. На шее болтался темно-зеленый шарф. Бровь рассекал глубокий светлый шрам.
– Да я вот… тоже. Здравствуйте.
– Покажите, пожалуйста, ее сообщения.
Саша внезапно растерялась.
– Покажите, – сказал мужчина мягче. – Это… так надо.
Странное чувство возникает, когда незнакомый, да что там – чужой – непривлекательный человек листает твою личную переписку. Будто раздеваешься на людях.
Очитков читал внимательно, шевелил губами, словно складывал слова по слогам, хмурил брови и медленно водил по экрану темным пальцем с круглым обломанным ногтем.
– Спасибо. Я думал, будет хуже. Хорошо, что вы ответили ей.
Телефон лег обратно в Сашину руку.
– А если бы не ответила?
Мужчина промолчал. Только сейчас Саша заметила, что все это время они двигаются – медленно бредут по снежной каше, а она невольно подстраивается под его неровный шаг.
– Кто она, эта девочка?
– Вообще-то тут такое дело… не знаешь прямо, что и сказать. Просто ребенок. Подросток. Человек.
– Почему она мне написала?
Очитков призадумался, задрал голову, посмотрел на стылое серое небо.
– Понятия не имею. Совершенно невнятный рандом. Я так думаю – просто листала чужие ленты, тыкалась в посторонних людей. Наверное, кто-то ей почему-то
– И много их – таких посторонних?
Мужчина снова что-то поискал глазами на небе.
– Не так чтобы много. Могу я задать вам один вопрос?
– Задайте.
– Вы добрая?
Саша снова опешила.
– Что, простите?
– Вы считаете себя доброй?
– Ну, знаете… Не бывает людей добрых и злых, это не сказка.
– А если бы сказка?
– Не знаю.
Очитков вновь замолчал, призадумался. Молчала и Саша.
– Могу я попросить вас об одном одолжении? – спросил он.
– Смотря о каком.
– Отвечайте ей иногда. Часто не надо, а то задолбает. Она такая, знаете ли… Но иногда отвечайте.
– Вы за этим меня позвали? – холодно спросила Саша. – Просто указать мне, что надо делать? Просто спросить – добрая ли я?
– Простите, если чем-то…
– Обидели? Нет, ну что вы! Какие проблемы! Дело-то житейское. Просто странная девочка пишет странные письма. Просто какой-то мужик зовет, чтобы это разрулить. Я сваляла дурака. Это вы простите.
Она резко развернулась и пошла прочь.
4
Саша отложила телефон и просмотрела меню. Сегодня с самого утра ее преследовало навязчивое и преступное желание – ей страшно хотелось пирожного. И обязательно корзиночку, чтоб тесто было хрустящим и сыпучим, внутри прилепилось густое повидло, а сверху – такой сладкий кремовый цветочек, который всегда не помещается во рту и измазывает уголки губ. Она уж было решила уступить своим слабостям (черт с ней, с диетой!), но, как назло, в злополучном кафе корзиночек не оказалось. Лишь приторные тирамису и унылые чизкейки. Ладно, пусть будет чизкейк, у него хотя бы нижняя часть похожа на корзиночку.
На столик бесшумно опустилась чашка кофе.
Лиза печатала. Кофе стыл. Саша бессмысленно смотрела на экран. Печатает… печатает… Принесли пирожное. Аккуратный треугольник был похож на старый айсберг. За окном снова лил дождь. Салфетки в подставке были уложены в виде лотоса. Печатает…
«Я играла, и мечтала что когда я вырасту: я буду летать. Я хочу быть птицей, чтоб взлетать (высоко-высоко). Я думаю, что каждый хочет взлететь: да так, чтоб не боло проблем. Но многие (птицы не могут летать) И мне очень жаль их. Один раз я видела что у птицы сломана крылышко. Я так плакала, и отнесла домой. И когда я хотела помочь ей… Она умерла. На столько я плакала, буто это был мой друг. Я его закапала. Я сильно плакала, за него. У меня сердце сжималось. Мне на столько было жалко».