Жемчужина Древней Мудрости. Размышления Учителя об истории человечества, книга II
Шрифт:
И вот лемурийцы стали пилигримами, которые направились к сиятельному народу Атлатии, но их презирали — презирали. Знаете почему? Потому что интеллект и науки были там Богом. Они считали детей Лемурии бездушными. У них не было космического понимания соотношения газов и света. И поскольку они не владели интеллектуальными механизмами, вскоре они были обращены в рабов. И они продолжали пребывать в Онай.
Я скажу вам, лемурийский ребенок считался хуже уличной собаки. Собака на улице пользовалась большим уважением, нежели ребенок, невинный, рожденный в Лемурии. Атлатийцы ненавидели их. Вскоре они стали объектом насилия. Нередко можно было увидеть зверства — насилие над женщинами, избиение детей, драки, испражнения и плевки в их сторону — насилие над лемурийцами стало частым зрелищем
Итак, я был рожден лемурийцем и переселился с моей матерью и возлюбленными сестрой и братом в Онай.
Моя мать, ее забрали и много раз использовали разные мужчины. Она была объектом для совершения насилия. И моя мать родила ребенка, не зная, кто был его отцом. Поскольку она забеременела, ее избили и выбросили на съедение гиенам. И все же мой брат и я спасли нашу возлюбленную мать и устроили для них хижину. И мы крали на улицах, собирали колосья в поле и прятали нашу мать. Однако, несмотря на все наши старания сохранить ребенка, что рос в ее животе, увы, она умирала от голода, и дитя у ее груди, маленькая девочка, тоже умирала.
Из-за любви к моей семье, пережившей столько боли и унижения, во мне росла громадная ненависть. Что называется, дом моей матери, и дитя у ее груди, которая иссохла, был сожжен. И когда дым наполнил долину сладостью своего зловония, я воззвал к Не-познанному Богу моего народа, и я возненавидел его, поскольку, видите ли, ребенок привязан к тому, что любит; он пытается найти справедливость. Здесь была несправедливость: как мог великий Бог одной великой ночью сотворить монстров, что ненавидели мой народ и меня? И что такого сделала моя мать, чтобы заслужить страшную смерть, которую она познала?
Моего брата забрал один владыка-тиран. Его похитили ради ублажения тирана в его царстве, которое позже было названо Персией, и там он подвергся насилию ради сексуального удовольствия властителя, и я потерял его.
Мне было четырнадцать лет, около того, по солнечному календарю этой Земли, когда моя мать и моя маленькая сестра умерли, а моего младшего брата забрал тот деспот для своих сексуальных утех. Я сжег хижину, где жила моя мать. Я сжег свою мать и маленькую сестру, которые умерли от голода. Остался я, кого интеллектуальные атлатийцы считали хуже уличной собаки, для кого моя мать была прекрасной служанкой, высокой, красивой, величественной, сильной, и она служила маленьким, мелким мужчинам рода атлатийцев, кто никогда не видел славы своих праотцов и праматерей. Они были рождены на древней планете вдали от своей собственной родины. Они никогда не знали приключений, через которые прошли их предки, чтобы завоевать эту планету и жить [?] на ней, содрогнувшейся от страха. И вот: я сжег свою семью и пролил море слез. И я поднялся на гору, чтобы умереть, но я собирался убить Бога, которого любил.
Ужасный день Рама
И я приготовился сражаться с Непознанным Богом, потому что я ненавидел его. Я ненавидел человечество. И я выбрал высокую гору, что виднелась вдалеке, очень таинственное место, куда я мог взобраться, чтобы поговорить с Непознанным Богом и высказать ему свою ненависть за его несправедливость. И я начал свое путешествие. Я убежал из своей лачуги. И вот вдалеке возвышалась гора, которую я едва мог различить. И путешествие мое заняло 90 дней — девяносто дней, что я питался саранчой, корнями и муравейниками, — по истечении которых я нашел эту гору. Если Бог есть, он должен жить там, над всеми нами, потому что те, кто правил нашей землей, жили над нами. И вот я искал его. Но там не было ничего, кроме пронизывающего холода. И я плакал в сердцах, пока мои слезы, замерзнув, не превратились в свидетеля моего страдания.
«Я — человек. Почему же у меня нет человеческого достоинства?» — я искренне желал смерти. А вместо этого прекрасная женщина дала мне огромный меч, сказав, что я должен победить себя.
Я спустился с горы, что записано в индусской истории как Ужасный День Рама. На гору взошел мальчик; спустился с нее мужчина. Я осадил с могучим
Что ж, когда вы полны ненависти, вы сами становитесь объектом своей ненависти. И я продолжил свой путь, и произошло именно так. О том, что было дальше, вы читали, и вы поняли все, кроме этого: в возрасте четырнадцати лет я осадил город Онай, а любовь моей жизни покоилась под руинами зала, что обрушился у ворот великого города и его громадных портов. Так пришел конец НЛО, летавшим на лучах света из одной точки в другую, от пирамиды к пирамиде. Пришел конец. И атлатийцы, никогда не знавшие войны, кроме как войны орудий, что могли раздробить на части, теперь узнали сражения плечом к плечу, которые мы позже назвали ожесточенными боями. И ужас их был велик.
Когда город был сожжен, были открыты зернохранилища, и люди, они ели. И когда все было кончено, все существо мое исполнилось боли, потому что моя ненависть не была удовлетворена, и я бежал от людей и спрятался среди холмов. Но у них больше не было дома. Я был их домом.
«Рам, Рам, Рам, Рам», — и вот они шли с зерном, насыпанным в подолы платьев, с орудиями для работы в поле, ведя за собой овец и коз. Их было множество, но были ли они солдатами? Едва ли. И вот они преследовали меня, несмотря на то что я проклинал их, плевал на них, сбрасывал сверху камни и просил оставить меня в покое. Они все равно продолжали идти. Состоялись переговоры, и я повел их в бой. Им пришлось пойти за мной, потому что я ненавидел. Меня тянуло вперед, потому что я был варваром. Я был в отчаянии. Я желал покончить с любой тиранией, и я это сделал, но только для того, чтобы создать еще одну. И вот армия была образована, и число ее вначале, если сосчитать, было близко к десяти тысячам. И великая армия Рама начала собираться. Когда я отправился в битву, я изучил каждого из своих врагов. Я узнал их. В своем невежестве я не знал страха перед смертью, поскольку, если честно, я хотел умереть, так что я не испытывал страха. Бесстрашные создания робки. Меня не тревожили мысли о смерти; многие из моих людей боялись ее.
И десять лет я был в походе, полюбив лишь одну женщину. Ее безумие объяснялось тем, что она была захвачена в плен. Я носил на лице шрам, оставленный ею, и любил ее одну и никого больше. Когда вы любите лишь однажды, никто не может вам заменить вашей любви. И десять лет я был в походе и видел, как горит и рушится Онай, как южный порт захлестывают волны прибоя, как весь остров обрел свой покой и замерз навеки, и воспоминание об этом должно рассеяться одним прекрасным утром.
Континент уже плавно опускался в воду. Облачный покров не рассеялся над экватором. Из него изливались дожди, и наконец, после того как я завоевал Онай, он расступился. И я всегда буду любить солнце, и тихое утро, и мягкую почву, и чудесные цветы; поколения красоты, которую я всегда буду любить. И я вел из. Оная свою армию, состоявшую из представителей всех кровей, родов, рас и смешений. И пока мы шли, земля прямо за нами погружалась в воду и смещалась. Огромная территория между Средиземноморьем, Итальянским Сапогом и заливом Средиземного моря затонула. И там, где крепко стоял огромный континент, доходя На север до Голландии, а на юг до Мексики, теперь протянулась Антарктика.
И спустя четыре года похода один высокомерный царь подарил мне черного коня, потому что у моих людей были лишь ослы и скот, овцы и гуси, черные овцы. И мы шли маршем по территории царства великого владыки, и легионы его всадников были в седле. Но моя армия стала так ловка в передвижении пешим ходом, что она победила царя и его конницу.
Царь преподнес мне воистину великий дар, черного коня. Он сделал это еще и чтобы испугать меня. Я не нал, как сидеть на спине лошади. И у коня, что он подарил мне, из ноздрей бил огонь, и был он черным, как ночь, и глаза его были дикими. Я приготовился вскочить на коня, и он тут же сбросил меня, так что я отел в сторону, от чего на лице у царя заиграла едва заметная улыбка удовлетворения от того, что он испугал меня.